В круге первом (т.2)

Внимательно смотрел на лектора ещЈ КлыкачЈв, чья узкая длинная голова
высовывалась из мундирной густоты сидящих. Но он тоже не слушал: он сам вЈл
политучЈбы и мог прочесть лекцию даже лучше, и знал хорошо, по каким
инструктивным материалам сегодняшнее выступление приготовлено. КлыкачЈв
просто от скуки изучал лектора -- сперва прикидывал, сколько тот может
получать в месяц, потом пытался определить его возраст и образ жизни. Ему
могло быть около сорока, но пепельность, изрезанность лица, налитой багровый
нос уводили за пятьдесят или говорили, что он много берЈт от жизни, и жизнь
ему мстит.
Остальные все откровенно не слушали. Тоня и высокий лейтенант
исписывали записками уже четвЈртый листок из блокнота, ещЈ один лейтенант и
Тамара играли в увлекательную игру: он брал еЈ сперва за один палец, потом
ещЈ за один, и так за всю кисть, она хлопала его другой рукой и вырывала
кисть. И опять всЈ шло сначала. Игра захватила их, и только на лицах, видных
Степанову, они с хитростью школьников пытались сохранять строгость.
Начальник 4-й группы рисовал начальнику 1-й группы (тоже на коленях, пряча
от Степанова), какую пристройку он думает сделать к своей уже работающей
схеме.
Но до всех них хоть обрывками долетал ещЈ голос лектора, -- Клара же
Макарыгина в однотонным ярко-синем платьи открыто облокотилась о спинку
стула перед собой и спрятала лицо в скрещенные руки. Она сидела глухая и
слепая ко всему, что происходило в этой комнате, она бродила в том
черно-розоватом тумане, который бывает от сжатых придавленных век. Перемесь
радости, смятения и тоски не оставляли еЈ со вчерашнего руськиного поцелуя.
ВсЈ запуталось неразрешимо. Зачем был в еЈ жизни Эрик? И разве можно было им
принеб- {299} речь? Как можно было теперь Руську не ждать? И как можно было
его ждать? И как можно было оставаться с ним в одной группе, встречать его
взгляд, и снова и дальше разговаривать? Перевестись в другую группу? Но не
самого ли Ростислава инженер-полковник решил перевести? Он вызвал его два
часа назад, и тот до сих пор не вернулся. Кларе было легче, что он не
вернулся до политучЈбы, и она убежала охотно на лекцию, чтоб отдалить свою
встречу с ним. Однако, сегодня вечером их объяснение неизбежно. Уходя, он
обернулся в дверях и обдал еЈ невыносимым упрЈком. Действительно, как это
должно казаться подло -- вчера обещать ему, а сегодня...
(Она не знала, что никогда уже в жизни им не предстоит встретиться:
Руська арестован и отведен в маленький тесный бокс в штабе тюрьмы. А в
Вакуумной, в самый этот момент, майор Шикин в присутствии начальника
Вакуумной взламывал и обыскивал Руськин стол.)
Силы снова прилили к лектору. Он оживился, поднялся на ноги и,
размахивая большим кулаком, шутя громил убогую формальную логику, порождение
Аристотеля и средневековой схоластики, павшую под напором марксистской
диалектики.

Страницы: (271) :  <<  ... 197198199200201202203204205206207208209210211212 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...


7



Явись над Елеоном
И правде наших мест!
Горстьми златых затонов
Мы окропим твой крест.

Холмы поют о чуде,
Про рай звенит песок.
О верю, верю - будет
Телиться твой восток!

В моря овса и гречи
Он кинет нам телка...
Но долог срок до встречи,
А гибель так близка!

Уйми ты ржанье бури
И топ громов уйми?
Пролей ведро лазури
На ветхое деньми!

И дай дочерпать волю
Медведицей и сном,
Чтоб вытекшей душою
Удобрить чернозем...





____________________________________________





Есенин Сергей Александрович


Русь бесприютная

Товарищи, сегодня в горе я,
Проснулась боль
В угасшем скандалисте!
Мне вспомнилась
Печальная история -
История об Оливере Твисте.

Мы все по-разному
Судьбой своей оплаканы.
Кто крепость знал,
Кому Сибирь знакома.
Знать, потому теперь
Попы и дьяконы
О здравье молятся
Всех членов Совнаркома.

И потому крестьянин
С водки штофа,
Рассказывая сродникам своим,
Глядит на Маркса,
Как на Саваофа,
Пуская Ленину
В глаза табачный дым.

Ирония судьбы!
Мы все отропщены.
Над старым твердо
Вставлен крепкий кол.
Но все ж у нас
Монашеские общины
С "аминем" ставят
Каждый протокол.

И говорят,
Забыв о днях опасных:
"Уж как мы их...
Не в пух, а прямо в прах...
Пятнадцать штук я сам
Зарезал красных,
Да столько ж каждый,
Всякий наш монах".

Россия-мать!
Прости меня,
Прости!
Но эту дикость, подлую и злую,
Я на своем недлительном пути
Не приголублю
И не поцелую...

Есенин Сергей Александрович   
«ПОЭМЫ (часть 2)»