В круге первом (т.2)

Он балетным движением подскочил к Хороброву и, таинственно хмурясь,
сказал:
-- Илья Терентьич! Я могу вас успокоить. Будет не так.
-- А как? {35}
Прянчиков, как в детективном фильме, приложил палец к губам:
-- Первыми на луну полетят -- американцы!
Залился колокольчатым детским смехом.
И убежал.
ГравЈр сидел на кровати у Сологдина. Они вели затягивающий разговор о
женщинах. ГравЈр был сорока лет, но при ещЈ молодом лице почти совсем седой.
Это очень красило его.
Сегодня гравЈр находился на взлЈте. Правда, утром он сделал ошибку:
съел свою новеллу, скатанную в комок, хотя, оказалось, мог пронести еЈ через
шмон и мог передать жене. Но зато на свидании он узнал, что за эти месяцы
жена показала его прошлые новеллы некоторым доверенным людям и все они -- в
восторге. Конечно, похвалы знакомых и родных могли быть преувеличенными и
отчасти несправедливыми, но заклятье! -- где ж было добыть справедливые?
Худо ли, хорошо ли, но гравЈр сохранял для вечности правду -- крики души о
том, что сделал Сталин с миллионами русских пленников. И сейчас он был горд,
рад, наполнен этим и твердо решил продолжать с новеллами дальше! Да и само
сегодняшнее свидание прошло у него удачно: преданная ему жена ждала его,
хлопотала об его освобождении, и скоро должны были выявиться успешные
результаты хлопот.
И, ища выход своему торжеству, он вЈл длинный рассказ этому не глупому,
но совершенно среднему человеку Сологдину, у которого ни впереди, ни позади
ничего не было столь яркого, как у него.
Сологдин лежал на спине врастяжку с опрокинутой пустой книжонкой на
груди и отпускал рассказчику немного сверкания своего взгляда. С белокурой
бородкой, ясными глазами, высоким лбом, прямыми чертами древне-русского
витязя, Сологдин был неестественно, до неприличия хорош собой.
Сегодня он был на взлЈте. В себе он слышал пение как бы вселенской
победы -- своей победы над целым миром, своего всесилия. Освобождение его
было теперь вопросом одного года. Кружительная карьера могла ожидать его
вслед за освобождением. Вдобавок, тело его сегодня не томилось по женщине,
как всегда, а было успо- {36} коено, вызорено от мути.
И, ища выход своему торжеству, он, забавы ради, лениво скользил по
извивам чьей-то чужой безразличной для него истории, рассказываемой этим
вовсе не глупым, но совершенно средним человеком, у которого ничего
подобного не могло случиться, как у Сологдина.
Он часто слушал людей так: будто покровительствуя им и лишь из
вежливости стараясь не подать в том виду.
Сперва гравЈр рассказывал о двух своих жЈнах в России, потом стал
вспоминать жизнь в Германии и прелестных немочек, с которыми он был там
близок. Он провЈл новое для Сологдина сравнение между женщинами русскими и
немецкими.

Страницы: (271) :  <<  ... 14151617181920212223242526272829 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Он плескался подо мною,
Пену на берег гоня,
И понадобились трое,
Чтобы сбросить вниз меня.

И шампанским зашипели,
Закружились надо мной
Семь небес, как карусели,
И опять возник покой;
Но осталась, чуть мигая,
Вкось прибитая звезда,
Я просил сестру, рыдая,
Выпрямить ее тогда.

Но молчанье раскололось,
И в мой угол донесло,
Как диктует дикий голос
Бесконечное число
И рассказ: "Она сказала,
Он сказал, и я сказал..."
А луну, что мне сияла,
В голове я отыскал.

И слепец какой-то, плача,
Слез не в силах удержать,
Укорял меня, что прячу
Где-то я луну опять.
Стало жаль его немного,
Но он свистнул у стены.
И пресек мою дорогу
Черный Город Сатаны.

И на месте, спотыкаясь,
Я бежал, бежал года,
Занавеска, раздуваясь,
Не пускала никуда.
Рев возник и рос до стона
Погибающих миров -
И упал, почти до звона
Телеграфных проводов.

Лишь одна звезда светила
В напряженной тишине
И, хихикая, язвила
И подмигивала мне.
Звезды с высоты надменной
Ждали, кто бы мне помог.
От презренья всей вселенной
Я ничем спастись не мог.

Но живительным дыханьем
День вошел и засиял,
Понял я - конец страданьям,
И я к Господу воззвал.
Но, забыв, о чем молиться,
Я заплакал, как дитя,
И смежил мне сном ресницы
Ветер утренний, шутя.






ДУРАК Перевод К. Симонова

Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос -
Все это пустою бабой звалось,
Но дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд -
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) -
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак -на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я)...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Стихи»