В круге первом (т.2)

Симочка вздрогнула. Посмотрела на приЈмник. Потом на Глеба.
Обухова пела очень близкое к ним, даже слишком больно близкое:

Нет, не тебя так пылко я люблю...

Надо же, как неудачно! Глеб шарил сбок себя, чтоб незаметно выключить.
Симочка опустилась на усилитель, руки ободком, и снова заплакала,
заплакала.
Что даже горьких слов своих у него не хватило на их короткие общие
минуты.
-- Прости меня! -- забрало Глеба. -- Прости меня! Прости меня!!
Он так и не нащупал выключить. ТЈплым толчком его кинуло -- он обошЈл
столы и, уже пренебрегая часовым, взял еЈ за голову, поцеловал волосы у лба.
{312}
Симочка плакала без всхлипываний, без вздрагиваний, обильно,
освобождЈнно.

--------
90

С мыслями расстроенными, поражЈнный ещЈ известием об аресте Руськи
(параша об этом возникла два часа назад, после взлома его стола Шикиным,
подтвердилась же на вечерней поверке отсутствием Руськи, как бы не
замечаемым дежурными), Нержин едва не забыл об условленной встрече с
Герасимовичем.
Режим неуклонимо привЈл его через пятнадцать минут снова к тем же двум
столам, к тем развЈрнутым журналам и опрокинутому усилителю, ещЈ закапанному
симочкиными слезами. И теперь казнены были Глеб и Симочка два часа сидеть
друг против друга (и завтра, и послезавтра, и каждый день, и целые дни) и
прятать глаза в бумаги, избегая встретиться.
Но на больших электрических часах перепрыгнула минутная стрелка,
подходя уже к четверти десятого -- и Нержин вспомнил. Не очень было сейчас
настроение толковать о разумном обществе -- а может и хорошо как раз. Он
запер левую стойку стола, где хранились его главные записи, и, ничего не
свЈртывая и не гася настольной лампы, с папиросой в зубах вышел в коридор.
Неторопливой развалкой прошЈл до остеклЈнной двери, ведущей на заднюю
лестницу, толкнул еЈ. Как ожидалось, она была незаперта.
Нержин лениво оглянулся. По всей длине коридора не было ни человека.
Тогда резким движением он перешагнул порог, с деревянного пола на цементный,
тем уйдя со стрелы коридора и, придерживая, прикрыл за собою дверь без шума.
И стал подниматься по лестнице в густеющую темноту, чуть попыхивая и
посвечивая себе папиросой.
Окно Железной Маски не светилось. Сквозь одно из наружных на верхнюю
площадку втекала полоса слабого мреющего света.
Дважды зацепясь о хлам, сложенный на лестнице, Нержин на верхних
ступеньках приглушенно окликнул: {313}
-- Тут есть кто?
-- Кто это? -- отозвался из темноты голос тоже приглушенный, то ли
Герасимовича, то ли нет.
-- Да это -- я, -- растянул Нержин, чтобы можно было угадать его, и
посильнее пыхнул папироской, освещая себя.
Герасимович зажЈг острый лучик маленького карманного фонарика, указал
им на тот же самый чурбак, на котором Нержин вчера днЈм отсиживался после
свидания, и погасил.

Страницы: (271) :  <<  ... 206207208209210211212213214215216217218219220221 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Там, под плитами, почиют
Короли, святые, папы,
Имена их полустерты
И в забвении дела.
Там твой сын, главой поникший,
Темный ликом, в муках крестных.
Ты же - в юности нетленной:
Ты, и скорбная, светла.

Золотой венец и ризы
Белоснежные - я всюду
Их встречал с восторгом тайным:
При дорогах, на полях,
Над бурунами морскими,
В шуме волн и криках чаек,
В темных каменных пещерах
И на старых кораблях.

Корабли во мраке, в бурях
Лишь тобой одной хранимы.
Ты - Звезда морей: со скрипом
Зарываясь в пене их
И огни свои качая,
Мачты стойко держат парус,
Ибо кормчему незримо
Светит свет очей твоих.
(*346)
Над безумием бурунов
В ясный день, в дыму прибоя,
Ты цветешь цветами радуг,
Ночью, в черных пастях гор,
Озаренная лампадой,
Ты, как лилия, белеешь,
Благодатно и смиренно
Преклонив на четки взор.

И к стопам твоим пречистым,
На алтарь твой в бедной нише
При дорогах меж садами,
Всяк свой дар приносим мы:
Сирота-служанка - ленту,
Обрученная - свой перстень,
Мать - свои святые слезы,
Запоньяр - свои псалмы.

Человечество, венчая
Властью божеской тиранов,
Обагряя руки кровью
В жажде злата и раба,
И само еще не знает,
Что оно иного жаждет,
Что еще раз к Назарету
Приведет его судьба!
31.VII.12

В СИЦИЛИИ

Монастыри в предгориях глухих,
Наследие разбойников морских,
Обители забытые, пустые -
Моя душа жила когда-то в них:
Люблю, люблю вас, келии простые,
Дворы в стенах тяжелых и нагих,
Валы и рвы, от плесени седые,
(*347)
Под башнями кустарники густые
И глыбы скользких пепельных камней,
Загромоздивших скаты побережий,
Где сквозь маслины кажется синей
Вода у скал, где крепко треплет свежий,
Соленый ветер листьями маслин
И на ветру благоухает тмин!
1...

Бунин Иван Алексеевич   
«Стихотворения 1912 - 1917»