В круге первом (т.2)

Иннокентий, держа пальто на руках, обессиленно опустился на табуретку.
С тех пор, как он попал на Лубянку, он видел только ослепительный
электрический свет, близкие тесные стены и равнодушно-молчаливых тюремщиков.
Процедуры, одна другой нелепее, казались ему издевательскими. Он не видел,
что они составляли логическую осмысленную цепь: предварительный обыск
оперативниками, арестовавшими его; установление личности арестованного;
приЈм арестованного (заочно, в канцелярии) под расписку тюремной
администрацией; основной приЈмный тюремный обыск; первая санобработка;
запись примет; медицинский осмотр. Процедуры укачали его, они лишили его
здравого разума и воли к сопротивлению. Его единственным мучительным
желанием было сейчас -- спать. Решив, что его пока оставили в покое, не
видя, как устроиться иначе, и приобретя за три первых лубянских часа новые
понятия о жизни, он поставил табуретку поверх тумбочки, на пол бросил своЈ
пальто из тонкого драпа с каракулевым воротником и лЈг на него по диагонали
бокса. При этом спина его лежала на полу, голова круто поднималась одним
углом бокса, а ноги, согнутые в коленях, корчились в другом углу. Но первое
мгновение члены ещЈ не затекли -- и он ощущал наслаждение.
Однако, он не успел отойти в обволакивающий сон, как дверь распахнулась
с особенным нарочитым грохотом.
-- Встаньте! -- прошипела женщина. Иннокентий едва пошевельнул веками.
-- Встаньте! Встаньте!! -- раздавались над ним за- {345} клинания.
-- Но если я хочу спать?
-- Встаньте!!! -- властно и уже громко окрикнула наклонившаяся над ним,
как Медуза в сновидении, женщина.
Из своего переломленного положения Иннокентий с трудом поднялся на
ноги.
-- Так отведите меня, где можно лечь поспать, -- вяло сказал он.
-- Не положено! -- отрубила Медуза в небесных погонах и хлопнула
дверью.
Иннокентий прислонился к стене, выждал, пока она долго изучала его в
глазок, и ещЈ, и ещЈ раз.
И опять опустился на пальто, воспользовавшись отлучкой Медузы.
И уже сознание его прерывалось, как вновь загрохотала дверь.
Новый высокий сильный мужчина, который был бы удалым молотобойцем или
камнеломом, в белом халате стоял на пороге.
-- Фамилия? -- спросил он.
-- Володин.
-- С вещами!
Иннокентий сгрЈб пальто и шапку и с тусклыми глазами, пошатываясь,
пошЈл за надзирателем. Он был до крайней степени измучен и плохо чувствовал
ногами, ровный ли под ним пол. Он не находил в себе сил к движению и готов
был бы тут же лечь посреди коридора.
Через какой-то узкий ход, пробитый в толстой стене, его перевели в
другой коридор, погрязней, откуда открыли дверь в предбанник и, выдав кусок
бельевого мыла величиной меньше спичечной коробки, велели мыться.

Страницы: (271) :  <<  ... 228229230231232233234235236237238239240241242243 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Итак, вы видите, что русские узнают о том человеке, которого вы
принимаете, уже в этом столетии. О, связь времен! О, токи просвещения! Слова
ребенка переведут на немецкий язык. Переведут на английский, на итальянский,
на испанский, на голландский. На датский, португальский, польский, турецкий,
русский...
- Возможно ли это, сударь?
- Не перебивайте меня, сударыня! На греческий! На новый греческий, я
хочу сказать. Но и на греческий древний. На венгерский, румынский, чешский,
шведский, армянский, арабский...
- Сударь, вы поражаете меня!
- О, в этом еще мало удивительного! Я мог бы назвать вам десятки
писателей, переведенных на иностранные языки, в то время как они не
заслуживают даже того, чтоб их печатали на их родном языке. Но этого не
только переведут, о нем самом начнут сочинять пьесы, и одни ваши
соотечественники напишут их десятки. Такие пьесы будут писать и итальянцы, а
среди них - Карло Гольдони, который, как говорили, и сам-то родился при
аплодисментах муз, и русские.
Не только в вашей стране, но и в других странах будут сочинять
подражания его пьесам и писать переделки этих пьес. Ученые различных стран
напишут подробные исследования его произведений и шаг за шагом постараются
проследить его таинственную жизнь. Они докажут вам, что этот человек,
который сейчас у вас в руках подает лишь слабые признаки жизни, будет влиять
на многих писателей будущих столетий, в том числе на таких, неизвестных вам,
но известных мне, как соотечественники мои Грибоедов, Пушкин и Гоголь.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Жизнь господина де Мольера»