В круге первом (т.2)

Мысли Иннокентия приняли страдательное направление. Его телефонный
звонок казался ему уже не великим поступком, который будет вписан во все
истории XX века, а необдуманным и главное бесцельным самоубийством. Он так и
слышал надменно-небрежный голос американского атташе, его нечистое
произношение: "А кто такой ей?" Дурак, дурак! Он, наверно, и послу не
доложил. И всЈ -- впустую. О, каких дураков выращивает сытость!
Теперь было где походить по боксу, но у истомлЈнного, изведенного
процедурами Иннокентия не было на это сил. Он прошЈлся раза два, сел на
лавку и плетьми опустил руки мимо ног.
Сколько великих беззвестных потомству намерений погребали в себе эти
стены, запирали в себе эти боксы!
Проклятая, проклятая страна! ВсЈ горькое, что глотает она, оказывается
лекарством лишь для других. Ничего для себя!..
Счастливая какая-нибудь Австралия! -- забралась к чЈрту на кулижки и
живЈт себе без бомбЈжек, без пятилеток, без дисциплины.
И зачем он погнался за атомными ворами? -- уехал бы в Австралию и
остался бы там частным лицом!..
Это сегодня бы или завтра Иннокентий вылетал бы {355} в Париж, а там в
Нью-Йорк!..
И когда он представил себе не поездку за границу вообще, а именно в эти
наступающие сутки -- у него перехватило дух от недостижимости свободы. Впору
было стены камеры царапать ногтями, чтоб дать выход досаде!..
Но от этого нарушения тюремных правил его предохранило открытие двери.
Снова проверили его "установочные данные", на что Иннокентий отвечал как во
сне, и велели выйти "с вещами". Так как Иннокентий несколько озяб в боксе,
то шапка была у него на голове, а пальто наброшено на плечи. Он так и хотел
выйти, не ведая, что это давало ему возможность нести под пальто два
заряженных пистолета или два кинжала. Ему скомандовали надеть пальто в
рукава и лишь таким образом обнажившиеся кисти рук взять за спину.
Опять защЈлкали языком, повели на ту лестницу, где ходил лифт, и по
лестнице вниз. Самое интересное в положении Иннокентия было -- запоминать,
сколько поворотов он сделал, сколько шагов, чтобы потом на досуге понять
расположение тюрьмы. Но в ощущении мира в нЈм свершился такой передвиг, что
шЈл он в бесчувствии и не заметил, на много ли они спустились -- как вдруг
из какого-то ещЈ коридора навстречу им показался другой рослый надзиратель,
так же напряжЈнно щЈлкающий, как и тот, что шЈл перед Иннокентием.
Надзиратель, ведший Иннокентия, порывисто отворил дверь зелЈной фанерной
будки, загромождавшей и без того тесную площадку, затолкнул туда Иннокентия
и притворил за собою дверцу. Внутри было только-только где стать, и шЈл
рассеянный свет с потолка: будка, оказалось, не имела крыши, и туда попадал
свет лестничной клетки.

Страницы: (271) :  <<  ... 235236237238239240241242243244245246247248249250 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Всего знать вы еще не должны.
Старик Моор. Все, все! Сын, ты избавишь меня от немощной старости. . -
Франц (читает). "Лейпциг, первого мая. Не будь я связан нерушимым
словом сообщать тебе, любезный друг, все, что узнаю о похождениях твоего
братца, мое скромное перо не стало бы так терзать тебя. Мне известно по
множеству твоих писем, что подобные вести пронзают твое братское сердце. Я
уже вижу, как ты льешь горючие слезы из-за этого гнусного, беспутного..."

Старик Моор закрывает лицо руками.

Видите, батюшка, а ведь я читаю еще самое невинное... "...льешь горючие
слезы..." Ах, они текли, они лились солеными ручьями по моим щекам! "Я уже
вижу, как твой старый, почтенный отец, смертельно бледный..." Боже! Вы и
впрямь побледнели, хотя не знаете еще и малой доли!..
Старик Моор. Дальше! Дальше!
Франц. "...смертельно бледный, падает в кресло, кляня день, когда он
впервые услышал лепет: "Отец". Всего разузнать мне не удалось, а потому
сообщаю лишь то немногое, что мне стало известно. Твой брат, как видно,
дошел до предела в своих бесчинствах; мне, во всяком случае, не придумать
ничего, что уже не было бы совершено им, но, быть может, его ум окажется
изобретательнее моего. Вчера ночью, сделав долгу на сорок тысяч дукатов..."
Недурные карманные денежки, отец! "...а до того обесчестив дочь богатого
банкира и смертельно ранив на дуэли ее вздыхателя, достойного молодого
дворянина, Карл с семью другими товарищами, которых он вовлек в распутную
жизнь, принял знаменательное решение - бежать от рук правосудия". Отец! Ради
бога, отец! Что с вами?
Старик Моор. Довольно, перестань, сын мой!
Франц. Я пощажу вас. "Ему вдогонку послана беглая грамота...
Оскорбленные вопиют об отомщении...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Разбойники»