В круге первом (т.2)

Он и сегодня ночью страдал бессонницей, лЈг поздно, ощутил теперь
холодную тягу из окна, -- но не стал вмешиваться в действия обидчика, а
надел меховую шапку со спущенными ушами, телогрейку, в таком виде укрылся с
головой одеялом и лежал подобранным кулЈм, не вставая на завтрак,
пренебрегая увещеваниями Шустермана и общим шумом в комнате, -- стараясь
дотянуть часы сна.
Потапов из первых встал, гулял, из первых позавтракал, уже попил и чаю,
уже заправил койку в жЈсткий параллелепипед, сидел читал газету -- но душой
рвался на работу (ему предстояло сегодня градуировать интересный прибор, им
самим сделанный).
Каша на завтрак была пшЈнная, поэтому многие завтракать не шли.
Герасимович, напротив, долго сидел в столовой, аккуратно и неторопливо
вкладывая в рот маленькие кванты каши. Невозможно было со стороны
предположить в нЈм теоретика дворцового переворота.
Из другого угла полупустой столовой Нержин глядел на него и размышлял,
верно ли отвечал ему вчера. Сомнение есть добросовестность познания, но до
какого же рубежа отступать в сомнении? Действительно, если нигде в мире не
останется свободного слова, "Таймс" будет послушно перепечатывать "Правду",
негры с Замбези -- подписываться на заЈм, луарские колхозники -- гнуться за
трудодни, партийные хряки -- отдыхать за десятью заборами в калифорнийских
садах -- для чего тогда останется жить?
До каких же пор уклоняться за "не знаю"?
Вяло отзавтракав, Нержин взобрался на последние пятнадцать свободных
минут к себе на верхнюю койку, {367} лег и смотрел в купол потолка.
В комнате продолжалось обсуждение события с Руськой. Ночевать он не
приходил и уже точно, что был арестован. В тюремном штабе содержалась
маленькая тЈмная клетушка, там его заперли.
Говорили не вполне открыто, не называли его вслух двойником, но
подразумевали. Говорили в том смысле, что паять ему срока уже некуда -- но
не переквалифицировали б ему, гады, двадцать пять ИТЛ на двадцать пять
одиночного (в тот год уже строились новые тюрьмы из камер-одиночек и всЈ
больше входило в моду одиночное заключение). Конечно, Шикин не станет
оформлять дело на двойничество. Но не обязательно же обвинять человека
именно в том, в чЈм он виноват: если он белобрысый, можно обвинить, что он
чернявый -- а дать приговор такой же, какой дают за белобрысого.
Глеб не знал, далеко ли зашло у Руськи с Кларой, и надо ли, осмелиться
ли успокоить еЈ? И как?
Рубин сбросил одеяло и предстал под общий хохот в меховой шапке и в
телогрейке. Смех лично над собой он, впрочем, сносил всегда безобидно, он не
терпел смеха над социализмом.

Страницы: (271) :  <<  ... 243244245246247248249250251252253254255256257258 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Можно было бы представить себе редчайший случай, когда автор, фанатик собственных вариантов, используя специальную программу, сохранил в памяти машины все промежуточные шаги своей мысли, - но обычно этого не происходит. Версии-призраки удаляются и исчезают, как только закончена работа.

И тогда работа филологов будущего будет состоять в том, чтобы представить, какими могли быть эти версии-призраки, и кто знает, сколько блестящих публикаций из этого выйдет. Не филологам все эти рассуждения могут показаться годными только для университетских курсов, но речь идет о том, что применение механизированных систем в писательстве не упрощает и не механизирует творческий процесс, но делает его еще более сложным и скрытым.

Например, кто сказал, что возможность до бесконечности исправлять улучшает работу? Как известно, лучшее враг хорошего. Тем не менее, правда и то, что с помощью текстового редактора автор может проконтролировать (даже в тексте на более чем 100 страниц), например, сколько раз повторено то или иное слово и, возможно, заменить его синонимом или парафразой.

Однако мы знаем, например, что лексика Мандзони очень бедна, и что слово "добрый" в "Обрученных" повторяется так часто, что многим кажется избыточным...

Эко, Умберто (Eco, Umberto)   
«К истории написания черновиков (L'Espresso, Италия)»