В круге первом (т.2)

Он представил себе, как
эту книжечку когда-то держали милосердные руки жены и писали в ней: {375}
"Так и всЈ утерянное к тебе вернЈтся!"
Слова безо всякого усилия выстреливали из его губ:
-- Гражданин майор! Я надеюсь, вы не забыли, как я два года требовал с
министерства госбезопасности безнадЈжно отобранные у меня польские злотые, и
хоть двадцать раз усчитанные в копейки -- всЈ-таки через Верховный Совет их
получил! Я надеюсь, вы не забыли, как я требовал пяти граммов подболточной
муки? Надо мной смеялись -- но я их добился! И ещЈ множество примеров! Я
предупреждаю вас, что эту книгу я вам не отдам! Я умирать буду на Колыме --
и оттуда вырву еЈ у вас! Я заполню жалобами на вас все ящики ЦК и Совета
министров. Отдайте по-хорошему!
И перед этим обречЈнным, бесправным, посылаемым на медленную смерть
зэком майор госбезопасности не устоял. Он, действительно, запрашивал Главлит
и оттуда, к удивлению его, ответили, что книга формально не запрещена.
Формально!! Верный нюх подсказывал Шикину, что это -- оплошность, что книгу
непременно надо запретить. Но следовало и поберечь своЈ имя от нареканий
этого неутомимого склочника.
-- Хорошо, -- уступил майор. -- Я вам еЈ возвращаю. Но увезти еЈ мы вам
не дадим.
С торжеством вышел Нержин на лестницу, прижимая к себе милый жЈлтый
глянец суперобложки. Это был символ удачи в минуту, когда всЈ рушилось.
На площадке он миновал группу арестантов, обсуждавших последние
события. Среди них (но так, чтоб не донеслось до начальства) ораторствовал
Сиромаха:
-- Что делают?! Та-ких ребят на этап посылают! За что? А Руську
Доронина? Какой же гад его заложил, а?
Нержин спешил в Акустическую и думал, как побыстрей, пока к нему не
приставят надзирателя, уничтожить свои записки. Полагалось этапируемых уже
не пускать вольно ходить по шарашке. Лишь многочисленности этапа да, может
быть, мягкости младшины с его вечными упущениями по службе обязан был Нержин
своей последней короткой свободой.
Он распахнул дверь Акустической и увидел перед собой растворенные
дверцы железного шкафа, а между {376} ними -- Симочку, снова в некрасивом
полосатом платьице и с серым козьим платком на плечах.
Она не увидела, но почувствовала Нержина и смешалась, замерла, как бы
раздумывая, что именно ей взять из шкафа.
Он не думал, не взвешивал -- он вступил в закоулок между железными
дверцами и шЈпотом сказал:
-- Серафима Витальевна! После вчерашнего -- безжалостно обращаться к
вам. Но труд многих лет моих гибнет. Мне его -- сжечь? Вы не возьмЈте?
Она уже знала об его отъезде. Она подняла печальные, не спавшие глаза и
сказала:
-- Дайте.
Кто-то входил, Нержин метнулся дальше, прошЈл к своему столу и встретил
майора Ройтмана.
Лицо Ройтмана было растеряно.

Страницы: (271) :  <<  ... 249250251252253254255256257258259260261262263264 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Таково в общих очертаниях содержание Поэмы. И, если возвышенные
страсти, которыми я хотел отметить это повествование, не возбудят в читателе
благородного порыва, пламенной жажды совершенства, глубокого и сильного
интереса, которые связаны со столь благородными желаниями, пусть эта неудача
не будет отнесена на счет естественного отсутствия в человеческом сердце
сочувствия к таким высоким и воодушевляющим замыслам. Кому же, как не Поэту,
надлежит сообщать другим наслаждение и воодушевление, проистекающие из таких
образов и чувств, присутствие которых в его уме составляет одновременно и
его вдохновение, и его награду!
Паника, подобно эпидемическому исступлению, охватившая все классы
общества во время излишеств, сопровождавших Французскую революцию,
мало-помалу уступает место здравому смыслу. Теперь уже более не верят, что
целые поколения людей должны примириться с злополучным наследием невежества
и нищеты лишь потому, что представители одной из наций, которая в течение
столетий была порабощена и одурачена, не были в состоянии вести себя с
мудростью и спокойствием свободных людей, когда некоторые из их оков частью
распались...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Переводы Шелли. Возмущение Ислама»