В круге первом (т.2)

По их со Спиридоном обычаю, Нержин стал читать письмо вслух: {384}
"Дорогой мой батюшка!
Не то, что писать вам, а и жить я больше не смею. Какие же люди есть на
свете дурные, что говорят -- и обманывают..."
Голос Нержина упал. Он вскинулся на Спиридона, встретил его открытые,
почти слепые, неподвижные глаза под мохнатыми рыжими бровями. Но и секунды
не успел подумать, не успел приискать неложного слова утешения, -- как дверь
распахнулась, и ворвался рассерженный Наделашин:
-- Нержин! -- закричал он. -- С вами по-хорошему, так вы на голову
садитесь? Все собраны -- вы последний!
Надзиратели спешили убрать этапируемых в штаб до начала обеденного
перерыва, чтоб они не встречались ни с кем больше.
Нержин обнял Спиридона одной рукой за густозаросшую неподстриженную
шею.
-- Давайте! Давайте! Больше ни минуты! -- понукал младшина.
-- Данилыч-Данилыч, -- говорил Нержин, обнимая рыжего дворника.
Спиридон прохрипел в груди и махнул рукой.
-- Прощай, Глеба.
-- Прощай навсегда, Спиридон Данилыч!
Они поцеловались. Нержин взял вещи и порывисто ушЈл, сопутствуемый
дежурным.
А Спиридон неотмывными, со въевшейся многолетней грязью, руками снял с
кровати развЈрнутую книжку, на обложке обсыпанную кленовыми листьями,
заложил дочерним письмом и ушЈл к себе в комнату.
Он не заметил, как коленом свалил свою мохнатую шапку, и она осталась
так лежать на полу.

--------
96

По мере того, как этапируемых арестантов сгоняли в штаб тюрьмы, -- их
шмонали, а по мере того, как их {385} прошманывали -- их перегоняли в
запасную пустую комнату штаба, где стояло два голых стола и одна грубая
скамья. При шмоне неотлучно присутствовал сам майор Мышин и временами
заходил подполковник Климентьев. Туго налитому лиловому майору несручно было
наклоняться к мешкам и чемоданам (да и не подобало это его чину), но его
присутствие не могло не воодушевить вертухаев. Они рьяно развязывали все
арестантские тряпки, узелки, лохмотья и особенно придирались ко всему
писаному. Была инструкция, что уезжающие из спецтюрьмы не имеют права везти
с собой ни клочка писаного, рисованного или печатного. Поэтому большинство
зэков загодя сожгли все письма, уничтожили тетради заметок по своим
специальностям и раздарили книги.
Один заключЈнный, инженер Ромашов, которому оставалось до конца срока
шесть месяцев (он уже отбухал девятнадцать с половиной лет) открыто вЈз
большую папку многолетних вырезок, записей и расчЈтов по монтажу
гидростанций (он ждал, что едет в Красноярский край и очень рассчитывал
работать там по специальности).

Страницы: (271) :  <<  ... 255256257258259260261262263264265266267268269270 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
По далеким и мерным ударам
Я узнал, что подходит прилив.

Я окно распахнул голубое,
И почудилось, будто возник
За далеким рычаньем прибоя
Призывающий жалобный крик.

Крик осла был протяжен и долог,
Проникал в мою душу, как стон,
И тихонько задернул я полог,
Чтоб продлить очарованный сон.

И, спускаясь по к`амням ограды,
Я нарушил цветов забытье.
Их шипы, точно руки из сада,
Уцепились за платье мое.


7

Путь знакомый и прежде недлинный
В это утро кремнист и тяжел.
Я вступаю на берег пустынный,
Где остался мой дом и осел.

Или я заблудился в тумане?
Или кто-нибудь шутит со мной?
Нет, я помню камней очертанье,
Тощий куст и скалу над водой...

Где же дом? - И скользящей ногою
Споткаюсь о брошенный лом,
Тяжкий, ржавый, под черной скалою
Затянувшийся мокрым песком...

Размахнувшись движеньем знакомым
(Или всє еще это во сне?),
Я ударил заржавленным ломом
По слоистому камню на дне...

И оттуда, где серые спруты
Покачнулись в лазурной щели,
Закарабкался краб всполохнутый
И присел на песчаной мели.

Я подвинулся, - он приподнялся,
Широко разевая клешни,
Но сейчас же с другим повстречался,
Подрались и пропали они...

Блок Александр Александрович   
«Соловьиный сад»