В круге первом (т.2)

И что
опять придЈтся просить у них помощи, ибо ГУЛаг -- такая страна, где взрослый
мужчина, работая в день по двенадцать часов, неспособен прокормить сам себя.
Думали о промахах или о своих сознательных решениях, приведших к этому
этапу.
О том, куда же зашлют? Что ждЈт на новом месте? И как устраиваться там?
У каждого по-своему текли мысли, но все они были невеселы.
Каждому хотелось утешения и надежды.
Поэтому когда возобновился разговор, что, может быть, их вовсе не в
лагерь шлют, а на другую шарашку, -- даже те, кто совсем в это не верили --
прислушались.
Ибо и Христос в Гефсиманском саду, твердо зная свой горький выбор, всЈ
ещЈ молился и надеялся.
Чиня ручку своего чемодана, всЈ время срывающуюся с крепления, Хоробров
громко ругался:
-- Ну, собаки! Ну, гады! Простого чемодана -- и того у нас сделать не
могут! Полгода предмайская вахта, полгода предоктябрьская, когда же
поработать без лихорадки? Ведь вот какая-то сволочь рационализацию внесла:
дужку двумя концами загнут и всунут в ручку. Пока чемодан пустой -- держит,
а -- нагрузи? Развили тяжЈлую индустрию, драть еЈ лети, так что последний
николаевский кустарь от стыда бы сгорел.
И кусками кирпича, отваленного от печки, выложен- {389} ной тем же
скоростным методом, Хоробров зло сбивал концы дужки в ушко.
Нержин хорошо понимал Хороброва. Всякий раз сталкиваясь с унижением,
пренебрежением, издевательством, наплевательством, Хоробров разъярялся -- но
как об этом было рассуждать спокойно? Разве вежливыми словами выразишь вой
ущемлЈнного? Именно сейчас, облачась в лагерное и едучи в лагерь, Нержин и
сам ощущал, что возвращается к важному элементу мужской свободы: каждое
пятое слово ставить матерное.
Ромашов негромко рассказывал новичкам, какими дорогами обычно возят
арестантов в Сибирь и, сравнивая куйбышевскую пересылку с горьковской и
кировской, очень хвалил первую.
Хоробров перестал стучать и в сердцах швырнул кирпичом об пол,
раздробляя в красную крошку.
-- Слышать не могу! -- закричал он Ромашову, и худощавое жЈсткое лицо
его выразило боль. -- Горький не сидел на той пересылке и Куйбышев не сидел,
иначе б их на двадцать лет раньше похоронили. Говори как человек: самарская
пересылка, нижегородская, вятская! Уже двадцатку отбухал, чего к ним
подлизываешься!
Задор Хороброва передался Нержину. Он встал, через часового вызвал
Наделашина и полнозвучно заявил:
-- Младший лейтенант! Мы видим в окно, что уже полчаса, как идЈт обед.
Почему не несут нам?
Младшина неловко стоптался и сочувственно ответил:
-- Вы сегодня... со снабжения сняты...
-- То есть, как это сняты? -- И слыша за спиной гул поддерживающего
недовольства, Нержин стал рубить:
-- Доложите начальнику тюрьмы, что без обеда мы никуда не поедем! И
силой посадить себя -- не дадимся!
-- Хорошо, я доложу! -- сейчас же уступил младшина.

Страницы: (271) :  <<  ... 258259260261262263264265266267268269270271

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Вот и совсем
стемнело, и уже блещет серебристо-зеркальное сияние канделябров Площади,
траурно льется в черной вышине грозовая игра невидимой башни Эйфеля, и
пылает в темноте над Бульварами грубое богатство реклам, огненный Вавилон
небесных вывесок, то стеклянно струящихся, то кроваво вспыхивающих в этой
черноте. И все множатся и множатся бегущие огни автомобилей, их разноголосо
звучащего потока, -- стройно правит чья-то незримая рука его оркестром. Но
вот будто дрогнула эта рука, -- близ Мадлэн какой-то затор, свистки, гудки,
стесняется, сдвигаясь, лавина машин, замедляющая бег целой части Парижа:
кто-то, тот, кто еще успел затормозить в этой лавине свою быструю каретку,
ярко и мягко освещенную внутри, лежит грудью на руле...

Бунин Иван Алексеевич   
«Un petit accident»