В круге первом (т.2)

С ожесточЈнным воем, нанося тяжЈлые ушибы
друг другу и карабкаясь по голым спинам, зэки бросились к ведру -- и через
минуту, уже пустое, оно с бренчанием прокатилось по каменному полу. В это
время принесли ещЈ соли, но соль была уже ни к чему.
Тем временем голые тела обсохли. Старый майор велел зэкам поднять с
пола мохнатые полотенца и обратился с речью.
-- Дорогие братья! -- сказал он. -- Все вы -- честные советские
граждане, изолированные от общества лишь временно, кто на десять, кто на
двадцать пять лет за свои небольшие проступки. До сих пор, несмотря на
высокую гуманность марксистско-ленинского учения, несмотря на ясно
выраженную волю партии и правительства, несмотря на неоднократные указания
лично товарища Сталина, руководством Бутырской тюрьмы были допущены
серьЈзные ошибки и искривления. Теперь они исправляются. (Распустят по
домам! -- нагло решили арестанты.) Впредь мы будем содержать вас в курортных
условиях. (ОстаЈмся сидеть! -- поникли они.) Дополнительно ко всему, что вам
разрешалось и раньше, вам разрешается:
а) молиться своим богам;
б) лежать на койках хоть днЈм, хоть ночью;
в) беспрепятственно выходить из камеры в уборную;
г) писать мемуары.
Дополнительно к тому, что вам запрещалось, вам запрещается:
а) сморкаться в казЈнные простыни и занавески;
б) просить по второй тарелке еды;
в) при входе в камеру высоких посетителей противоречить начальству
тюрьмы или жаловаться на него;
г) брать без спросу со стола папиросы "Казбек".
Всякий, кто нарушит одно из этих правил, будет подвергнут пятнадцати
суткам холодного карцера-строгача и сослан в дальние лагеря без права
переписки. Понятно?
И едва лишь майор окончил речь -- не гремящие вагонетки выкатили из
прожарки бельЈ и драные телогрейки арестантов, нет! -- ад, поглотивший
лохмотья, не воз- {56} вращал их!
но вошли четыре молоденькие кастелянши, потупясь, краснея, милыми
улыбками подбодряя арестантов, что не всЈ ещЈ для них потеряно, как для
мужчин, -- и стали раздавать голубое шЈлковое бельЈ. Затем зэкам выдали
штапельные рубашки, галстуки скромных расцветок, ярко-жЈлтые американские
ботинки, полученные по ленд-лизу, и костюмы из поддельного коверкота.
Немые от ужаса и восторга, арестанты в строю парами были проведены
вновь в свою 72-ю камеру. Но, Боже, как она преобразилась!
ЕщЈ в коридоре ноги их ступили на ворсистую ковровую дорожку, заманчиво
ведущую в уборную. А при входе в камеру их овенули струи свежего воздуха, и
бессмертное солнце сверкнуло прямо в их глаза (за хлопотами прошла ночь, и
воссияло уже утро).

Страницы: (271) :  <<  ... 28293031323334353637383940414243 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
А между тем уже догорает короткий день; встали лиловые тучи с запада,
солнце ушло в них, и наступает тихий, зимний вечер. Над посиневшими снегами
залегает к востоку морозная мгла ночи. Сливается с нею вдали снежная дорога,
и мертвое молчание царит над степью. Только полозья тихо скрипят по снегу, и
задумчиво позванивает колокольчик: лошади идут шагом. Овсянки бесшумно
перелетают перед ними по дороге... Мужик на розвальнях пристал за нами
где-то на перекрестке, и заиндевевшая морда его шершавой, низенькой и
бокастой лошадки, которая трусит рысцой за нашими санями, равномерно дышит
теплым паром в мой затылок.
- Не наезжай! - раздается иногда голос нашего кучера среди мертвого
молчания поля.
И мужик тоже что-то покрикивает, соскакивает на раскатах и снова
бочком, на бегу, вваливается в свои дровни.
А кругом все темнеет и темнеет, и уже ночью въезжаем в знакомое село.
Ночь темная, но звездная; мелкие звезды содрогаются острыми синими
огоньками, крупные блещут переливчатым блеском разноцветных камней. На селе
еще краснеют кое-где оконца в смутно чернеющих избах... В чистом, морозном
воздухе звонко отдаются скрип порот или лай собачонки...
И чувство глубокого довольства и покоя наполняет душу, когда, наконец,
медленно въезжаешь на сугроб перед крыльцом освещенного и теплого
"деревенского домика!


II



- Но где же весна-то? - спросите вы.
А разве не весеннее радостное чувство наполняло душу на весь этот
веселый, солнечный день нашего путешествия в деревню? Разве не с весенним
чувством открывал я глаза, проснувшись на другое утро в детской?
В больших комнатах нашего старинного дома с утра всегда стоял синий
полусумрак. Это оттого, что дом был окружен садом, а стекла окон сверху
донизу зарисовал мороз серебряными пальмовыми листьями, перламутровыми,
узорчатыми папоротниками. Еще до чаю я успевал обегать все комнаты,
осмотреть все эти рисунки, сделанные морозом за ночь, и даже - побывать в
сенцах, где стоят лыжи...

Бунин Иван Алексеевич   
«В деревне»