В круге первом (т.2)

Они уже вытащили откуда-то свои облезлые деревянные, и едва лишь
священник благословил трапезу, а официантки разнесли тарелки по постелям,
предупредив, что на столе -- блюдо для сбрасывания костей, -- единовременно
раздался страшный втягивающий звук, затем дружный хруст куриных костей -- и
всЈ, наложенное в тарелки, навсегда исчезло. Блюдо для сбрасывания костей не
понадобилось.
-- Может быть, они голодны? -- высказала нелепое предположение
встревоженная гостья. -- Может быть, они хотят ещЈ?
-- Добавки никто не хочет? -- хрипло спросил генерал.
Но никто не хотел добавки, зная мудрое лагерное выражение "прокурор
добавит".
Однако, тефтели с рисом зэки проглотили с той же {61} неописуемой
быстротой.
Компота же в этот день не полагалось, так как день был будний.
Убедившись в ложности инсинуаций, распускаемых злопыхателями в западном
мире, миссис Рузвельт со всею свитой вышла в коридор и там сказала:
-- Но как грубы их манеры и как низко развитие этих несчастных! Можно
надеяться, однако, что за десять лет они приучатся здесь к культуре. У вас
великолепная тюрьма!
Священник выскочил из камеры между свитой, торопясь, пока не захлопнули
дверь.
Когда гости из коридора ушли, в камеру вбежал капитан в белых
перчатках:
-- Вста-ать! -- закричал он. -- Становись по два! Выходи в коридор!
И заметив, что слова его не всеми правильно поняты, он ещЈ подошвою
сапога дополнительно разъяснял отстающим.
Только тут обнаружилось, что один хитроумный зэк буквально понял
разрешение писать мемуары и, пока все спали, с утра уже накатал две главы:
"Как меня пытали" и "Мои лефортовские встречи".
Мемуары были тут же отобраны, и на ретивого писателя заведено новое
следственное дело -- о подлой клевете на органы госбезопасности.
И снова с пощЈлкиванием и позвякиванием "веду зэка" их отвели сквозь
множество стальных дверей в предбанник, всЈ так же переливавшийся своею
вечной малахитово-рубинной красотою. Там с них снято было всЈ, вплоть до
шЈлкового голубого белья и произведен был особо-тщательный обыск, во время
которого у одного зэка под щекой нашли вырванную из Евангелия нагорную
проповедь. За это он тут же был бит сперва в правую, а потом в левую щеку.
ЕщЈ отобрали у них коралловые губки и "Фею сирени", в чЈм опять-таки
заставили каждого расписаться.
Вошли два надзирателя в грязных халатах и тупыми засоренными машинками
стали выстригать арестантам лобки, потом теми же машинками -- щЈки и темени.
Наконец, в каждую ладонь влили по 20 граммов жидкого {62} вонючего
заменителя мыла и заперли всех в бане. Делать было нечего, арестанты ещЈ раз
помылись.
Потом с каноническим грохотом отворилась выходная дверь, и они вышли в
фиолетовый вестибюль. Две старые женщины, служанки ада, с громом выкатили из
прожарок вагонетки, где на раскалЈнных крючках висели знакомые нашим героям
лохмотья.

Страницы: (271) :  <<  ... 32333435363738394041424344454647 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Ее старший брат Фридрих, решительный молодой человек, последовательно и
точно исполнял все, что предписывала мать; он сопровождал поезд верхом и был
одновременно курьером, каретником и проводником. Учитель младшего, подающего
надежды сына, весьма образованный человек, составлял общество баронессе в
карете; кузен Карл вместе со старым священником, давним другом семьи, без
которого она уже не могла обходиться, и с двумя родственницами - одной
постарше, другой помоложе, ехал в следующем экипаже. Горничные и камердинеры
следовали сзади в колясках; замыкали поезд несколько тяжело груженных возов,
не раз отстававших в пути.
Нетрудно себе представить, что и все-то путешественники неохотно
покинули свой кров, а уж кузен Карл уезжал с того берега Рейна с особенным
неудовольствием; но не потому, что оставлял там возлюбленную, хотя это легче
всего было бы предположить по его молодости, приятной наружности и пылкому
нраву; дело обстояло иначе: он дал увлечь себя ослепительной красавице,
каковая под именем Свободы сперва тайно, а затем и явно снискала себе
стольких поклонников; весьма дурно обошедшаяся с одними, она с тем большею
горячностью почиталась другими.
Подобно тому как все любящие бывают ослеплены своею страстью, так же
случилось и с кузеном Карлом. Положение в обществе, благополучие,
сложившиеся отношения - все обращается в ничто, меж тем как вожделенный
предмет становится единственным, становится всем. Родители, близкие и друзья
делаются для нас чужими, и мы почитаем своим то, что всецело занимает нас,
делая чужим все остальное.
Кузен Карл со всем пылом предался своему увлечению и не скрывал его в
разговорах. Он полагал, что тем свободнее может высказывать эти взгляды, что
он дворянин и, хоть и второй сын в семье, со временем унаследует
значительное состояние. Как раз те имения, что в будущем должны были отойти
к Карлу, оказались теперь в руках врага, хозяйничавшего там не лучшим
образом...

Гёте, Иоганн Вольфганг фон (Goethe, Johann Wolfgang von)   
«Разговоры немецких беженцев»