В круге первом (т.2)

Да не устаревает ли он с этим делением людей: солдат -- не солдат? Ведь
вот уже стесняются люди носить и фронтовые ордена, которые так стоили и
горели когда-то. Не будешь каждого трясти: "А где ты был?" Кто воевал, кто
прятался -- это теперь смешивается, уравнивается. Есть закон времени, закон
забытья. МЈртвым -- слава, живым -- жизнь.
Щагов надавил кнопку звонка. Открыла ему Клара, как он догадался.
В тесном маленьком коридорчике уже висело в меру мужских и дамских
пальто. Уже сюда достигал весь тЈплый дух сборища: весЈлый гул голосов, и
радиола, и позвякиванье посуды и смешанные радостные запахи кухни.
Клара ещЈ не успела пригласить гостя раздеться, как {64} зазвонил
висевший тут же телефон. Клара сняла трубку, стала говорить, а левой рукой
усиленно показывала Шагову, чтоб он раздевался.
-- Инк?.. Здравствуй... Как? Ты ещЈ не выехал?.. Сейчас же!.. Инк, ну
папа обидится... Да у тебя и голос вялый... Ну что ж делать, а ты через "не
могу"!.. Тогда подожди, я Нару позову... Нара! -- крикнула она в комнату. --
Твой благоверный звонит, иди! Раздевайтесь! -- (Щагов уже снял шинель.) --
Снимайте галоши! -- (Он пришЈл без них.) -- ...Слушай, он ехать не хочет.
Вея духами не нашего небосклона, в коридор вошла сестра Клары --
Дотнара, жена дипломата, как предварял Щагова Голованов. Не красотой
поражала она, но той вальяжностью, тем плытием по воздуху, который создал
славу русского женского типа. Притом не была она толста или дородна, а
просто -- не пигалица, которая жмЈтся, вертится и подбирается, неуверенная в
себе. Эта женщина ступала так, что равно ей принадлежали прежний и новый
кусок пола под ногами, прежний и новый объЈм пространства, занятый еЈ
фигурой.
Она взяла трубку и стала ласково говорить с мужем. Щагову она отчасти
мешала теперь пройти, но он не спешил миновать это ароматное препятствие, он
рассматривал. От отсутствия грубых ложных накладных плеч, какие были у всех
женщин теперь, Дотнара казалась особенно женственной: еЈ плечи спадали в
руки той линией, которую дала природа и лучше которой придумать нельзя. ЕщЈ
что-то странное было в еЈ наряде: платье без рукавов, но зато полунакидка,
отороченная мехом, -- с рукавами, туготой обливающими у кистей, а выше
разрезанными.
И никому из них, толпившихся на ковре в уютном коридорчике, не могло и
в голову прийти, что в этой безобидной чЈрной полированной трубке, в этом
ничтожном разговоре о приезде на вечеринку, таилась та таинственная
погибель, которая подстерегает нас даже в костях мЈртвого коня.
С тех пор, как сегодня днЈм Рубин заказал записать ещЈ телефонных
разговоров каждого из подозреваемых, -- трубка телефона в квартире Володина
сейчас была впер- {65} вые снята им самим -- ив центральном узле связи
министерства госбезопасности зашуршала лента магнитофона с записью голоса
Иннокентия Володина.

Страницы: (271) :  <<  ... 34353637383940414243444546474849 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Глухая ночь мертва"
64 "В ночь молчаливую чудесен"
65 "Полна усталого томленья"
66 "То отголосок юных дней"
67 "Последний пурпур догорал"
68 Аметист
69 "Твой образ чудится невольно"
70 "Поклонник эллинов - я лиру забывал"
71 "Пора вернуться к прежней битве"
72 "Отрекись от любимых творений"
73 "Измучен бурей вдохновенья"
74 "Ищу спасенья"
75 "В полночь глухую рожденная"
76 Валкирия
77 31 декабря 1900 года

=================================================================


* * *

Пусть светит месяц - ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счастье, -
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.
Ночь распростерлась надо мной
И отвечает мертвым взглядом
На тусклый взор души больной,
Облитой острым, сладким ядом.
И тщетно, страсти затая,
В холодной мгле передрассветной
Среди толпы блуждаю я
С одной лишь думою заветной:

Пусть светит месяц - ночь темна.
Пусть жизнь приносит людям счасnье, -
В моей душе любви весна
Не сменит бурного ненастья.

Январь 1898. С.-Петербург



* * *

Н. Гуну

Ты много жил, я больше пел...
Ты испытал и жизнь и горе,
Ко мне незримый дух слетел,
Открывший полных звуков море..

Твоя душа уже в цепях;
Ее коснулись вихрь и бури,
Моя - вольна: так тонкий прах
По ветру носится в лазури.

Мой друг, я чувствую давно,
Что скоро жизнь меня коснется.....

Блок Александр Александрович   
«Стихотворения. Книга первая (1898-1904)»