В круге первом (т.2)

А дневники вели его дальше и дальше. Были такие странички: "Этические
записи".
"Жалость -- первое движение доброй души", -- говорилось там.
Иннокентий морщил лоб. Жалость? Это чувство постыдное и унизительное
для того, кто жалеет, и для того, кого жалеют, -- так вынес он из школы, из
жизни.
"Никогда не считай себя правым больше, чем других. Уважай чужие, даже
враждебные тебе мнения."
Довольно старомодно было и это. Если я обладаю правильным
мировоззрением, то разве можно уважать тех, кто спорит со мной?
Сыну казалось, что он не читает, а ясно слышит, как мать говорит, еЈ
ломкий голос:
"Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь
в несправедливостях. Они сильней тебя, они были и будут, но пусть -- не
через тебя."
Шесть лет назад Иннокентий если б и открыл дневники, -- даже не заметил
бы этих строк. А сейчас он читал {71} их медленно и удивлялся. Ничего в них
не было как будто такого уж сокровенного, и даже прямо неверное было -- а он
удивлялся. Старомодны были и самые слова, которыми выражались мама и еЈ
подруги. Они всерьЈз писали с больших букв: Истина, Добро и Красота; Добро и
Зло; этический императив. В языке, которым пользовался Иннокентий и
окружающие его, слова были конкретней и понятней: идейность, гуманность,
преданность,
целеустремлЈнность.
Но хотя Иннокентий был безусловно идеен, и гуманен, и предан, и
целеустремлЈн (целеустремлЈнность больше всего ценили в себе и воспитывали
все его сверстники), а сидя на низкой скамеечке у этих шкафов, он
почувствовал, как подступает что-то из нехватавшего ему.
И фотоальбомы были тут, с чЈткой ясностью старинных фотографий. И
несколько отдельных пачек составляли театральные программки Петербурга и
Москвы. И ежедневная театральная газета "Зритель". И "Вестник
кинематографии" -- как? это уже всЈ было в то время? И стопы, стопы
разнообразных журналов, от одних названий пестрило в глазах: "Апполон",
"Золотое Руно", "Гиперборей", "Пегас", "Мир искусства". Репродукции
неведомых картин, скульптур (и духа их не было в Третьяковке!), театральных
декораций. Стихи неведомых поэтов. Бесчисленные книжечки журнальных
приложений -- с десятками имЈн европейских писателей, никогда не слыханных
Иннокентием. Да что писателей! -- здесь были целые издательства, никому не
известные, как провалившиеся в тартарары: "Гриф", "Шиповник", "Скорпион",
"Мусагет", "Альциона", "Сирин", "Сполохи", "Логос".
Несколько суток просидел он так на скамеечке у распахнутых шкафов,
дыша, дыша и отравляясь этим воздухом, этим маминым мирком, в который
когда-то отец его, опоясанный гранатами, в чЈрном дождевике, вошЈл по ордеру
ЧК на обыск.

Страницы: (271) :  <<  ... 39404142434445464748495051525354 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
Шагает, длинный, слегка гнутый, склонив голову, одиноко не спящий во всей
этой дикой горной глуши в столь поздний час, обреченный прожить в ней всю
свою жизнь, -- шагает куда, зачем?
Площадь, фонтан, грустный фонарь, словно единственный во всем мире и
неизвестно для чего светящий всю долгую осеннюю ночь...

Бунин Иван Алексеевич   
«В альпах»