В круге первом (т.2)

Плохонькие сарайчики да заборцы со щелями отделяли его от соседей, но --
отделяли. В этом дворе было место и мощЈной площадке, мощЈной дорожке,
резервуару дождевой, корытному месту, и дровяному, и летней печке, было
место и саду. Дядя вЈл и знакомил с каждым стволом и корнем, кого Иннокентий
по одним листьям, уже без цветов и плодов, не узнал бы. Тут был куст
китайской розы, куст жасмина, куст сирени, затем клумба с настурциями,
маками и астрами. Были два раскидистых пышных куста чЈрной смородины, и дядя
жаловался, что в этом году они обильно цвели, а почти не уродили -- из-за
того, что в пору опыления ударили холода. Была одна вишня и одна яблоня, с
ветвями, подпЈртыми от тяжести колышками. Дикие травинки были всюду вырваны,
а каким полагалось -- те росли. Тут много было ползано на коленях и работано
пальцами, чего Иннокентий и оценить не мог. ВсЈ же он понял:
-- А тяжело тебе, дядя! Это сколько ж нагибаться, копать, таскать?
-- Этого я не боюсь, Иннокентий. Воду таскать, дрова колоть, в земле
копаться, если в меру -- нормальная человеческая жизнь. Скорей удушишься в
этих пятиэтажных клетках в одной квартире с передовым классом.
-- С кем это?
-- С пролетариатом. -- ЕщЈ раз проверяюще примерился старик. -- Кто
домино как гвозди бьЈт, радио не выключает от гимна до гимна. Пять часов
пятьдесят минут остаЈтся спать. Бутылки бьют прохожим под ноги, мусор
высыпают вон посреди улицы. Почему они -- передовой класс, ты задумывался?
-- Да-а-а, -- покачал Иннокентий. -- Почему передовой -- этого и я
никогда не понимал.
-- Самый дикий! -- сердился дядя. -- Крестьяне с землЈй, с природой
общаются, оттуда нравственное берут. Интеллигенты -- с высшей работой мысли.
А эти -- всю жизнь в мЈртвых стенах мЈртвыми станками мЈртвые вещи делают --
откуда им что придЈт?
Шли дальше, приседали, разглядывали.
-- Это -- не тяжело. Здесь все работы мне -- по совести. Помои выливаю
-- по совести. Пол скребу -- по совести. Золу выгребать, печку топить --
ничего дурного {80} нет. Вот на службах -- на службах так не поживЈшь. Там
надо гнуться, подличать. Я отовсюду отступал. Не говорю учителем --
библиотекарем, и то не мог.
-- А что так трудно библиотекарем?
-- Пойди попробуй. Хорошие книги надо ругать, дурные хвалить. Незрелые
мозги обманывать. А какую ты назовЈшь работу по совести?
Иннокентий просто не знал никаких вообще работ. Его единственная --
была против.
А дом этот -- Раисы Тимофеевны, давно уже. И работает -- только Раиса
Тимофеевна, она медсестра. У неЈ взрослые дети, они отделились. Она дядю
подобрала, когда ему было очень худо -- и душевно, и телесно, и в нищете.
Она его выходила, и он ей всегда благодарен. Она работает на двух ставках.
Нисколько дяде не обидно готовить, мыть посуду и все женские домашние
работы.

Страницы: (271) :  <<  ... 45464748495051525354555657585960 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Многие дети выражают
или по крайней мере изображают протест, а мне было хоть бы что. Я
философствовал с ползунков. Из принципа настраивал себя против жизни. Из
какого же принципа? Из принципа тщетности. Все вокруг боролись. Я же никогда
и не пытался. А если создавал такую видимость, то лишь для того, чтобы
кому-нибудь угодить, но в глубине души и не думал рыпаться. Если вы мне
растолкуете почему -- я отвергну ваши объяснения, поскольку рожден упрямцем,
и это неизбывно. Позже, повзрослев, я узнал, что меня чертовски долго
вытягивали из утробы. Прекрасно понимаю. Зачем шевелиться? Зачем покидать
замечательное теплое место, уютное гнездышко, где все дается даром? Самое
раннее воспоминание -- это стужа, снег, наледи на водосточных трубах,
морозные узоры на стекле, холод влажных зеленоватых стен кухни. Почему люди
селятся в непотребных климатических зонах, которые ошибочно именуют
умеренными? Потому что они -- прирожденные идиоты, бездельники и трусы. До
десяти лет я не представлял себе, что где-то есть "теплые" страны, в которых
не надо ни трудиться в поте лица, ни дрожать и делать вид, что это бодрит.
Всюду, где холодно, люди трудятся до изнеможения, а, произведя на свет
потомство, проповедуют подрастающему поколению евангелие труда, которое, по
сути, не что иное, как доктрина инерции. Мои домашние -- народец совершенно
нордического толка, то есть -- народ идиотов. Они с радостью хватались за
любую когда-либо высказанную ошибочную идею. В том числе -- идею
чистоплотности, не говоря уж о доктрине добродетели. Они болезненно
чистоплотны. Но изнутри -- воняют. Они ни разу не открыли дверь, ведущую к
душе, и никогда не мечтали о

28

безрассудном прыжке в потаенное. После обеда -- проворно мыли посуду и
убирали в буфет; прочитанную газету аккуратно складывали и клали на полку;
постиранную одежду тут же отглаживали и прятали в шкаф. Все -- ради
завтрашнего дня, но завтра так и не наступало. Настоящее -- это только мост
к будущему, и на этом мосту -- стоны; стонет весь мир, но ни один идиот не
задумается, а не взорвать ли этот мост?
Я часто с горечью выискивал поводы, чтобы осудить их, а не себя...

Миллер Валентин Генри   
«Тропик Козерога»