В круге первом (т.2)

Инструкции эти, сосредоточившие в себе всю мудрость
судопроизводства, подшиты были в одной небольшой папке, хранимой у него на
работе. А здесь, в кабинете, книги держались не для чтения, а для почтения.
Литература же, которую Макарыгин единственно читал -- на ночь, а также в
поездах и санаториях, укрывалась в непрозрачном шкафу и была детективная.
Над столом прокурора висел большой портрет Сталина в форме
генералиссимуса, а на этажерке стоял маленький бюст Ленина.
Утробистый, выпирающий из своего мундира и переливающийся шеей через
стоячий воротник, Словута осмотрел кабинет и одобрил:
-- Хорошо живЈшь, Макарыгин!
-- Да где хорошо... Думаю в областные переводиться. {102}
-- В областные? -- прикинул Словута. Не мыслителя было у него лицо,
сильное челюстью и жиром, но главное ухватывал он легко. -- Да может и есть
смысл.
Смысл они понимали оба, а Радовичу знать не надо: областному прокурору
кроме зарплаты дают пакеты, а в Главной Военной до этого надо высоко
дослужиться.
-- А зять старший -- лауреат трижды?
-- Трижды, -- с гордостью отозвался прокурор.
-- А младший -- советник не первого ранга?
-- ЕщЈ пока второго.
-- Но боек, чЈрт, до посла дослужит! А самую младшую за кого выдавать
думаешь?
-- Да упрямая девка, Словута, уж выдавал еЈ -- не выдаЈтся.
-- Образованная? Инженера ищет? -- Словута, когда смеялся, отпыхивался
животом и всем корпусом. -- На восемьсот рубликов? Уж ты еЈ за чекиста, за
чекиста выдавай, надЈжное дело.
ЕщЈ б Макарыгин этого не знал! Он и свою-то жизнь считал неудачливой
из-за того, что не пробился в чекисты. Последний замызганный
оперуполномоченный в тЈмной дыре имеет больше силы и получает зарплату
побольше столичных видных прокуроров. Всю прокуратуру считают балаболкой,
кормить еЈ не за что. Это рана была, тайная рана Макарыгина, что ему не
удалось в чекисты...
-- Ну, спасибо, Макарыгин, что не забыл, не держи меня больше, ждут. А
ты, профессор, тоже бувай здоров, не болей.
-- Всего хорошего, товарищ генерал.
Радович встал попрощаться, но Словута не протянул ему руки. Радович
оскорблЈнным взглядом проводил круглую объЈмную спину гостя, которого
Макарыгин пошЈл довести до машины. И, оставшись один с книгами, тотчас
потянулся к ним. Проведя рукой вдоль полки, он после колебания вытянул один
из томиков и уже нЈс в кресло, да заметил на столе ещЈ книжечку в
пестроватом черно-красном переплЈте, прихватил и еЈ.
Но книга эта обожгла его неживые пергаментные руки. Это была только что
изданная (и сразу в миллионе экземпляров) новинка: "Тито -- главарь
предателей" какого-то Рено де-Жувенеля. {103}
За последнюю дюжину лет попадали в руки Радовича тьмы и тьмы книг
хамских, холопских, насквозь лживых, но, кажется, такой мерзотины он давно в
руках не держал.

Страницы: (271) :  <<  ... 61626364656667686970717273747576 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Вчера вечером на
деревне был шум, крик, трусливый лай и визг собак: с
удивительной дерзостью, когда по избам уже ужинали, волк
зарезал в одном дворе овцу и едва не унес ее - вовремя
выскочили на собачий гам мужики с дубинами и отбили ее, уже
околевшую, с разорванным боком. Теперь барышня нервно
хохочет, зажигает и бросает в темноту спички, весело крича.
- Волков боюсь!
Спички освещают удлиненное, грубоватое лицо юноши и ее
возбужденное широкоскулое личико. Она кругло,
по-малорусски, повязана красным платочком, свободный вырез
красного ситцевого платья открывает ее круглую крепкую шею.
Качаясь на бегу тележки, она жжет и бросает в темноту
спички, будто не замечая, что гимназист обнимает ее и целует
то в шею, то в щеку, ищет ее губы Она отодвигает его локтем,
он намеренно громко и просто, имея в виду малого на козлах,
говорит ей:
- Отдайте спички. Мне закурить нечем будет.
- Сейчас, сейчас! - кричит она, и опять вспыхивает
спичка, потом зарница, и тьма еще гуще слепит теплой
чернотой, в которой все кажется, что тележка катится назад.
Наконец, она уступает ему долгим поцелуем в губы, как вдруг,
толчком мотнув их обоих, тележка точно натыкается на что-то
- малый круто осаживает лошадей.
- Волки! - вскрикивает он.
В глаза бьет зарево пожара в дали направо. Тележка стоит
против того леска, что открывался при зарницах. Лесок от
зарева стал теперь черным и весь зыбко дрожит, как дрожит и
все поле перед ним в сумрачно-красном трепете от того жадно
несущегося в небе пламени, которое, несмотря на даль,
полыхает с бегущими в нем тенями дыма точно в версте от
тележки, разъяряется все жарче и грознее, охватывает
горизонт все выше и шире, - кажется, что жар его уже доходит
до лица, до рук, виден даже над чернотой земли красный
переплет какой-то сгоревшей крыши. А под стеной леса стоят,
багрово серея, три больших волка, и в глазах у них мелькает
то сквозной зеленый блеск, то красный, - прозрачный и яркий,
как горячий сироп варенья из красной смородины. И лошади,
шумно всхрапнув, вдруг диким галопом ударяют вбок, влево, по
пашне, малый, на вожжах, валится назад, а тележка, со стуком
и треском, мотаясь, бьется по взметам...

Бунин Иван Алексеевич   
«Волки»