В круге первом (т.2)

А какая забава могла быть распотеш-
{119} ней, чем -- срамить и загонять в тупик защитника царствующего
скудоумия!
Для Рубина же спор сегодня был тягостен, нелеп. Не завершЈнная только
что работа была у него, а напротив -- навалилась новая сверхтрудная задача,
создание целой науки, за которую в одиночку приходилось приниматься завтра с
утра, а для этого уже с вечера беречь бы силы. ЕщЈ звали его два письма:
одно от жены, другое от любовницы. Когда же было и ответить, как не сегодня!
-- жене дать важные советы о воспитании детей, любовнице -- нежные
заверения. А ещЈ звали Рубина монголо-финский, испано-арабский и другие
словари, Чапек, Хемингуэй, Лоуренс. И ещЈ сверх: то за комическим спектаклем
суда, то за мелкими подколками соседей, то за именинным обрядом целый вечер
он не мог добраться до окончательной разработки одного важного проекта
общегражданского значения.
Но тюремные законы спора хватко держали его. Ни в одном споре Рубин не
должен был быть побеждЈн, ибо представлял тут, на шарашке, передовую
идеологию. И вот, как связанный, он вынужденно сидел с Сологдиным, чтобы
втолковывать ему азбуку, доступную дошкольникам.
Тише и мягче Сологдин увещевал:
-- Настоящий спор, говорю тебе из лагерного опыта, производится как
поединок. По согласию выбираем посредника -- хоть Глеба сейчас позовЈм.
БерЈм лист бумаги, делим его отвесной чертой пополам. Наверху, через весь
лист, пишем содержание спора. Затем, каждый на своей половине, предельно
ясно и кратко, выражаем свою точку зрения на поставленный вопрос. Чтобы не
было случайной ошибки в подборе слова -- время на эту запись не
ограничивается.
-- Ты из меня дурака делаешь, -- полусонно возразил Рубин, опуская
сморщенные веки. Лицо его над бородой выражало глубочайшую усталость. -- Что
ж мы, до утра будем спорить?
-- Напротив! -- весело воскликнул Сологдин, блестя глазами. -- В
этом-то и замечательность подлинного мужского спора! Пустые словопрения и
сотрясения воздуха могут тянуться неделями. А спор на бумаге иногда кон-
{120} чается в десять минут: сразу же становится очевидно, что противники
или говорят о совершенно разных вещах или ни в чЈм не расходятся. Когда же
выявляется смысл продолжать спор -- начинают поочерЈдно записывать доводы на
своих половинках листа. Как в поединке: удар! -- ответ! -- выстрел! --
выстрел! И вот: невозможность увиливать, отказываться от употреблЈнных
выражений, подменять слова словами -- приводит к тому, что в две-три записи
явно проступает победа одного и поражение другого.
-- И время -- не ограничивается?
-- Для о держания истины -- нет!
-- А ещЈ на эспадронах мы драться не будем?
ВоспламенЈнное лицо Сологдина омрачилось:
-- Вот так я и знал.

Страницы: (271) :  <<  ... 73747576777879808182838485868788 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
-- И вы думаете, что со временем все женщины будут ученые?
-- Со временем, конечно. Взять пример с нашего быта и
деревенского: вы знаете, например, как теперь в деревне ценится
жених, какое, пользуясь нашим временем, он заламывает приданое
с невесты.
-- Но как же и быть без приданого?
-- Как быть? вот у меня пустая комната, привожу к себе жену
и говорю: будем жить, как я живу, так и ты...
-- Вам хорошо, у вас пустая комната, и, так сказать, голова,
а ежели изба, хомуты и прочее, а женщина у печи и на скотный
двор ходит, и я всякую вещь должен завести для совместной
жизни, то как же я стану на хозяйство без приданого?
С этого момента я стал решительно на защиту хозяйственного
быта в избе с вещами, с приданым, против жизни головой в пустой
комнате, знаю я это житье -- довольно!
-- А почему? -- резко спросил меня политраб.
Это было совершенно особенное почему, не то обычное научное
в смысле детерминизма, холодное, бесстрастное, а совершенно
такое же, как в Голубиной книге и у детей, источник чего --
моральная или эстетическая и вообще желанная качественность.
Я вооружился терпением ученого и решил, заключив вопрос о
приданом в цепь исторических причин, увести политраба в
бесконечность прошлого и, возвратясь оттуда, вдруг представить
дело в таком виде, что вся совокупность наших знаний о приданом
не даст нам троим -- скорняку, политрабу и мне -- согласно
решить в данный момент, следует брать приданое или не следует.
Я не рассчитал того, что цепь причин бесконечна, и политраб
загонит меня своим "почему" в беспредельность и никогда не даст
возможности вернуться к приданому в настоящий момент. Дело
осложнилось еще и тем, что скорняк понимал нас по-своему,
вмешивался и все перебивал примером из жизни какого-то купца
Василия Ивановича. Я, например, говорю:
-- Когда между враждующими славянскими народами явились
базары, кончаются воинственные набеги за женщинами,
прекращается умыкание жен.
-- А почему? -- спрашивает политраб...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Голубиная книга»