В круге первом (т.2)

-- Кому-то и пахать, -- отвечал Спиридон. И от земли --
не пошЈл. В партизаны изнудом гнали, объяснял он теперь, это не то, чтоб
стар и млад не могли ломтя хлеба прожевать, а дай им нож в зубы ползти на
немца, -- нет, спускали с парашютами московских инструкторов, и те выгоняли
крестьян угрозами или ставили безысходно.
Подноровили партизаны убить немецкого мотоциклиста, да не за околицей,
а посерЈдке деревни их. Знали партизаны немецкие правила. Прикатили сразу
немцы, всех выгнали из домов и дочиста сожгли всюю деревню.
И опять не засомневался ничуть Спиридон, что пришла пора считаться с
немцами. ОтвЈз он Марфу с детьми к еЈ матери и тотчас пошЈл к тем самым
партизанам в лес. Ему дали автомат, гранаты, и он добросовестно, со смЈткой,
как работал на заводе или на земле, подстреливал немецкие дозоры у полотна,
отбивал обозы, помогал мостики рвать, а по праздникам ходил к семье. И
получалось, что как-никак, а он -- с семьЈй. {138}
Но возвращался фронт. Хвастали даже, что Спиридону дадут партизанскую
медаль, как наши придут. И объявлено было, что теперь примут их в Советскую
армию, конец их лесной жизни.
А из того села, где Марфа теперь жила, стронули немцы всех жителей,
пацан прибежал, рассказал.
И в момент, не дожидаясь наших и ничего больше не дожидаясь, никому не
сказавшись, Спиридон покинул автомат и две диски и погнал за своею семьЈй.
Он втЈрся в их поток как цивильный и опять вровень с той же телегой и
похлЈстывая тую же лошадку, подчиняясь такой же неоспоримой правоте нового
решения, зашагал по запруженной дороге от Почепа до Слуцка.
Тут Нержин только брался за голову и раскачивался.
-- Ай-я-яй! Что ж за чудо получается, Спиридон Данилыч? Как это мне всЈ
в голову уместить? Ты ж на Кронштадт по льду шЈл, ты нам советскую власть
устанавливал, ты и в колхозы загонял...
-- А ты -- не устанавливал?
Нержин терялся. Принято было, что устанавливали советскую власть отцы,
что тогда, в семнадцатом-восемнадцатом, было это особенно торжественно или
особенно обдумывалось каждым.
Усмешка явственней обозначалась на губах Спиридона:
-- Ты-то устанавливал -- не заметил? -- донимал он.
-- Не заметил, -- шептал Нержин, перебирая в памяти три года своего
фронтового командования.
-- Так вот и бывает... Сеем рожь, а вырастает лебеда...
Но дальше, дальше надо было ставить социальный эксперимент! -- и Нержин
только спрашивал:
-- И что ж дальше, Данилыч?
Что ж дальше! Мог, конечно, опять в лес отбиться и отбивался раз, да
встреча лихая вышла с бандитами, еле спас от них дочь. И ещЈ поехал с
потоком. А потом уж стал и думать, что наши ему не поверят, всЈ равно
припомнят, что в партизаны он не сразу пошЈл и убег оттуда, и уж семь бед,
один ответ, и доехал до Слуцка.

Страницы: (271) :  <<  ... 8687888990919293949596979899100101 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
     Это не был брак по любви. Маркиз женился по настоянию друзей и, так как ему было все равно, предоставил им выбор невесты; однако ни он, ни она ни разу об этом не пожалели. В течение всех четырнадцати лет их совместной жизни он был неизменно учтив с женой, поскольку не мыслил иного отношения к женщине, и оставался ей неизменно верен, поскольку его влекли только духовные радости. Но хотя Франсуаза родила ему пятерых детей, хотя она была ему не только женой, но и матерью, ограждавшей его от денежных забот, домашних хлопот и волнений, он совсем не знал ее и даже не подозревал, что не знает, - она была для него просто Франсуазой. Теперь же она казалась ему непостижимо величественной и даже страшной, и не потому, что ее уже не было в живых, а потому, что она умерла, окруженная ореолом самоотверженного материнства.
     Если бы Франсуаза узнала, что ее смерть пробудит в маркизе это новое чувство робости перед ней, она бы беспредельно удивилась. Ее отчаянная одинокая борьба за жизнь троих детей, заболевших тифом, представилась бы ей (если бы она вообще хоть на минуту задумалась над этим) вполне естественной, - ведь она была матерью. Но Франсуаза, женщина бесхитростная да к тому же не имевшая ни минуты свободного времени, не обременяла себя отвлеченными размышлениями о разнице между долгом матери и долгом отца и не раздумывая рисковала жизнью, оберегая в то же время от болезни своего мужа. Жизнь выдающегося ученого была слишком драгоценна, чтобы подвергать ее опасности. Он же ни во что не вмешивался - не из трусости, а просто потому, что он вообще никогда ни во что не вмешивался. Маркиз полностью доверял Франсуазе, и ему так же не могло прийти в голову усомниться в ее житейской мудрости, как ей оспаривать его суждение о каком-нибудь папирусе. И вот теперь, вырвав у смерти одного ребенка, она последовала в могилу за двумя другими, беспокоясь на смертном ложе только о том, сумеют ли слуги без нее содержать детей в чистоте и хорошо варить кофе.
     Старший из мальчиков, Анри, шел рядом с отцом и горько плакал...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Прерванная дружба»