Два рассказа

Но ярость боёв уже не унималась. И в марте, двумя полками, антоновцы
налетели на укреплённое фабричное село Рассказово, под самым Тамбовом,
разгромили гарнизон и целый советский батальон взяли в плен. И половина
из них охотой пошла в ПАРТИЗАНТЫ.
Павел Васильич с осени не верил, не надеялся, что в таких передрягах
вытянет, перезимует. Но вот - дотерпел, дожил и до марта. И даже
настолько признали уже его военным человеком, что сделали помощником
командира полка Особого Назначения при штабе 1-й армии.
И ещё успел он прочесть два мартовских приказа звереющих карателей:
"Обязать всех жителей каждого села круговой порукой, что если кто из
села будет оказывать какую-либо помощь бандитам, то отвечать за это
будут все жители этого села", а "бандитов ловить и уничтожать как хищных
зверей". И - наивысшим доводом: "всё здоровое мужское население от 17 до
50 лет арестовывать и заключать в концентрационные лагеря"! А прямо к
повстанцам: "Помните: ваши СПИСКИ большей частью уже в руках Чека.
Явитесь добровольно с оружием - и будете прощены".
Но ни калёной прокаткой, ни уговором - уже не брались повстанцы, в
затравленных метаньях по заснеженным морозным оврагам и перелескам. И
уже вот-вот манила весна - а там-то нас и вовсе не возьмёшь!
И тут, в марте, уже перенеся зиму, Эктов сильно простудился,
занемог, должен был отстать от полка, лечь в селе, в тепле.
И - на вторую же ночь был выдан чекистам по доносу соседской бабы.
Схвачен.
Но - не расстрелян на месте, хотя уже знали его роль при
токмаковском штабе.
А - повезли в Тамбов.
Город имел вид военного лагеря. Многие дома заколочены. Нечищеный
грязный снег на панелях. (Свой домик - на боковой улице, не видел.)
И - дальше, через Тамбов. Посадили в зарешеченный вагон, в Москву.
Только не на свиданье с Лениным.




2

Сидел в лубянской тюрьме ВЧК, в полуподвале, в одиночке, малое
квадратное окошко в уровень тюремного двора.
Отначала видел главное испытание в том, чтобы себя НЕ НАЗВАТЬ - да
то самое испытание, какое нависло и над каждым вторым тамбовским
крестьянином, да с тем же и выбором: назвал себя - погиб. А не назвал -
погиб же, только другим родом.
Придумал себе биографию - тоже кооператора, только из Забайкалья, из
тех мест, которые знал. Может, по нынешнему времени проверить им трудно.
На допросы водили его тремя этажами вверх, в один и тот же всегда
кабинет с двумя крупными высокими окнами, старой дорогой мебелью
Страхового общества и плохоньким бумажным портретом Ленина в богатой
раме на стене над головой следователя. Но следователи - сменялись, трое.
Один, Марагаев, кавказского вида, допрашивал только ночами, спать не
давал. Допрашивал ненаходчиво, но кричал, вызверивался, бил по лицу и по
телу, оставляя синячные ушибы.

Страницы: (50) :  <<  ... 567891011121314151617181920 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Еду на вокзал, чтобы отправиться -- ну, скажем, в Анарадхапуру.
И вот впереди уже площадь, пустая, белая, ослепительная, а за нею еще
более ослепительное белое здание вокзала, -- оно почти страшно своей
белизной на белесом от зноя небе. Среди всей этой белизны и белого
солнечного пламени черное тело и длинные черные волосы тамила режут глаз.
В здании вокзала легче, всюду веет теплый сквозняк.
Сняв шлем, вытираю мокрый ледяной лоб, кость которого так ощутительна
при поте, и спешу к выходу на платформу. Высокий и тяжелый, с белыми крышами
и навесами над окнами, поезд уже готов. Спешу к будочке кассира, вынимаю на
ходу ровно столько монет, сколько требуется на проезд до Анарадхапуры в
третьем классе, и стучу ими перед выглядывающим из будки англичанином:
-- Third class, Anaradhapura! Третий класс, Анарадхапура!
-- First class? Первый класс? -- спрашивает англичанин.
-- No, third class! -- кричу я.
-- Yes, first class! -- кричит англичанин, выкидывая мне билет первого
класса.
И тогда я прихожу в ярость и начинаю кричать приблизительно так:
-- Слушайте, мне это осточертело! Я хочу видеть все особенности страны,
всю ее жизнь, всех ее обитателей, вплоть до самых "презренных" как вы любите
выражаться цветных людях, которые, конечно, не могут да и не смеют ездить в
первых классах. Но всякий раз, как я хочу сесть в третий класс, начинается
борьба с кассиром! Я твердо и ясно требую третий класс, однако, пользуясь
созвучием слов, меня всякий раз перебивают, дурачат: "Вы хотите сказать,
первый класс?" Я кричу да нет, третий! Но мне все-таки выкидывают билет
первого класса. Я швыряю его назад -- и тогда кассир вне себя от негодования
и удивления, что белый человек одержим низким и безумным желанием сидеть
рядом с цветным, начинает тоже кричать, пугает меня насекомыми, которых я
могу набраться от цветных, главное же, наставляет меня в том, что никто,
решительно никто из белых не ездит в третьем классе, что это не принято,
неприлично, возмутительно!..

Бунин Иван Алексеевич   
«Третий класс»