Два рассказа

) Но и этим ещё
рады были бы крестьяне отделаться, да только, отгуляв в деревне день
два, продотрядники сгоняли понурый обоз из тех же крестьян с их зерном,
мясом, маслом, мёдом, холстами - навывоз, в дар пролетарской власти,
никогда не поделившейся с крестьянами ни солью, ни мылом, ни железом. (В
иной сельский магазин вдруг присылали шёлковые дамские чулки или
лайковые перчатки, или керосиновые лампы без горелок и без керосина.) И
так подгребали зерно по амбарам подряд - нередко не оставляли мужикам ни
на едево, ни на семена. "Чёрными" звали их крестьяне - то ли от чёрта,
то ль оттого, что нерусских было много. Надо всей Тамбовской губернией
гремел неистовый губпродкомиссар Гольдин, не считавший человеческих
жизней, не меривший людского горя и бабьих слёз, страшный и для своих
продотрядников. Не многим мягче его был и борисоглебский уездный
продкомиссар Альперович. (Достойными кличками власть окрещала и сама
себя: ещё существовал и НАЧПОГУБ Вейднер - даже Эктов долго не мог
вникнуть, что это страшное слово значило: начальник политического отдела
губернии.)
Отначала крестьяне поверить не могли: что ж это такое вершится?
Солдаты, вернувшиеся с германского фронта, из запасных полков и из плена
(там их сильно обделывали большевицкой пропагандой), приезжали в свои
деревни с вестью, что теперь-то и наступит крестьянская власть,
революция сделата ради крестьян: крестьяне и есть главные хозяева на
земле. А это что ж: городские насылают басурманов и обидят трудовое
крестьянство? Свой хлеб не сеяли - на наше добро позарились? А Ленин
говорил: кто не пахал, не сеял - тот пусть и не ест!
И потёк по деревням ещё и такой слух: произошла измена! Ленина в
Кремле подменили!
Сердце Павла Васильевича, всю жизнь нераздельное с крестьянскими
бедами, их жизненным смыслом и расчётливой бережливостью (в церковь - в
сапогах, по селу - в лаптях, а пахать босиком), изболелось от этого
безумного деревенского разорения: тамбовскую деревню большевики грабили
напрокат догола (ещё ж дограбливал и каждый приезжий пустой ревизор или
инструктор). Увидишь ли теперь прежнюю сытую мирную картину: вечерний
медленный возврат добротного многосотенного скота в село, кой-где
ребятишки с хворостинами, заворачивать своих, взвешенное стоячее облако
прозрачной пыли в закатных лучах и скрип колодезных журавлей,
предвестников пойки перед обильной дойкой? И на ночь теперь не
засвечивались избяные окна: без дела стояли керосиновые лампы и еле
светили внутри жирники - плошки из бараньего жира.
А между тем - гражданская война кончалась, и упущено было для
тамбовских крестьян соединяться и с белыми. Однако и терпёж их уже
перешёл через край, взбуривало народ. Осенью 1919 крестьяне убили
предгубисполкома Чичканова во время его поездки по губернии.

Страницы: (50) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Губы ее подергивались.
- Убью! - сказала она, злобно глядя вниз на мужа. - Не трогай моих
детей.
Старик вяло, уныло сплюнул и безучастно посмотрел на девочку в
каменной люльке.
- Одна восьмая _е_е_ жизни уже прошла, - проговорил он, тяжело дыша.
- А она об этом даже не знает. К чему все это?
На глазах у Сима его мать начала преображаться, становясь похожей на
смятый ветром клуб дыма. Худое, костлявое лицо растворилось в лабиринте
морщин. Подкошенная мукой, она села подле него, трясясь и прижимая нож к
своим высохшим грудям. Как и старики в туннеле, она тоже старилась, смерть
наступала на нее.
Сим тихо плакал. Куда ни погляди, его со всех сторон окружал ужас.
Мысли Сима ощутили встречный ток еще чьего-то сознания. Он инстинктивно
посмотрел на каменную люльку и наткнулся на взгляд своей сестры Дак. Два
разума соприкоснулись, будто шарящие пальцы. Сим позволил себе
расслабиться. Ум его начинал постигать.
Отец вздохнул, закрыл веками свои зеленые глаза.
- Корми ребенка, - в изнеможении сказал он. - Торопись. Скоро
рассвет, а сегодня последний день нашей жизни, женщина. Корми его. Пусть
растет.
Сим притих, и сквозь завесу страха в его сознание начали
просачиваться картины.
Эта планета, на которой он родился, была первой от солнца. Ночи на
ней обжигали морозом, дни были словно языки пламени. Буйный, неистовый
мир. Люди жили в недрах горы, спасаясь от невообразимой стужи ночей и
огнедышащих дней. Только на рассвете и на закате воздух ласкал легкие
дыханием цветов, и в эту пору пещерный народ выносил своих детей на волю,
в голую каменную долину. На рассвете лед таял, обращаясь в ручьи и
речушки, на закате пламя остывало и гасло. И пока держалась умеренная,
терпимая температура, люди торопились жить, бегали, игра - ли, любили,
вырвавшись из пещерного плена. Вся жизнь на планете вдруг расцветала.
Стремительно тянулись вверх растения, в небе брошенными камнями
проносились птицы...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«Лед и пламя»