Два рассказа

И стали гоняться, ловить главное ядро Антонова - навязать ему
большой бой, от которого он уклонялся. С севера пошла на него бригада
Котовского, с запада бригада Дмитриенко, добавился ещё один отряд ВЧК
Кононенко - семь полуторатонных "фиатов" и ещё со своими машинами
цистернами. Антонов натыкался на облаву, тут же умётывался, на сменных
лошадях делал переходы по 120-130 вёрст в сутки, уходил в Саратовскую
губернию к Хопру, тут же возвращался. И 14-я бригада, как и вся красная
конница, всюду отставала, гнались уже только автобронеотряды.
(Рассказывали, что раз автоотряд настиг-таки Антонова - на отдыхе в селе
Елань, неожиданно, и покатил по селу, из пулемётов с машин расстреливая
бандитов. Но те кинулись к лесу, там собрались и держались, а у наших
отказала часть пулемётов. И конница наша опять опоздала, и опять ушли
антоновцы, или распылились - не узнаешь.)
Прошло три недели, уже полсрока от назначенного Совнаркомом, - а не
был разбит Антонов. Кавбригады двигались наощупь, ждали вестей от
осведомителей. Оба автоотряда ждали запасных частей и бензина. А по
обмыкающим железным дорогам сновали бронепоезд и бронелетучка - тоже
выслеживать пути бандитов или перерезать их. А - впустую.
И вот прислали, впрочёт по эскадронам и ротам, секретный 0050 приказ
Тухачевского: "С рассвета 1 июня начать массовое изъятие бандитского
элемента", - то есть, значит, прочёсывать сёла и хватать подозрительных.
Жуков, читая своему эскадрону, как бы видел Тухачевского, вступил в него
самого - и его голосом и повадкой? - читал от полной груди: "Изъятие не
должно нести случайного характера, но должно показать крестьянам, что
бандитское племя и семьи неукоснительно удаляются, что борьба с
Советской властью безнадёжна. Провести операцию с подъёмом и
воодушевлением. Поменьше обывательской сантиментальности. Командующий
войсками Тухачевский".
Жуков - рад был, рад был состоять под таким командованием. Это -
так, это - по-солдатски: прежде, чем командовать самому, надо уметь
подчиняться. И научиться выполнять.
И - изымали, сколько нагребли. Отправляли в концлагеря, семьи тоже.
Отдельно.
А через несколько дней, как раз, опять нащупали главное ядро
Антонова - далеко, в верховьях Вороны, в ширяевском лесу (по сведениям,
прошлый раз, при атаке автоотряда, Антонов был ранен в голову). Тут
добавилась ещё одна свежая кавбригада - Федько, ещё один полк ВЧК и ещё
один бронепоезд. И все выходы из ширяевского леса были закрыты наглухо.
Но поднялась сильная ночная гроза. Из-за неё командир полка ВЧК снял
роты с позиций и отвёл на час-два в ближние деревни. А бронелетучка,
непрерывно курсировавшая на семивёрстном отрезке от Кирсанова до реки
Вороны, была отведена для пропуска личного поезда Уборевича, а затем и
столкнулась с ним в темноте.

Страницы: (50) :  <<  ... 19202122232425262728293031323334 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

..... Смело скажу, что статуи
в тот первый день музейного бытия казались живее людей, не только казались,
но -- были, ибо каждую из них, с живой заботой отлитую мастером, со всей
заботой живой любви собственноручно вынимал из стружек мой отец, каждую, с
помощью таких же любящих, приученных к любви простых рук, устанавливал на
уготованном ей месте, на каждую, отступив: "Хороша!" Этих же сановников и
дам, казалось, никто уже, а может быть, и никто никогда не любил, как и они
-- никого и ничего... Настоящий музей, во всем холоде этого слова, был не
вокруг, а в них, был -- они, были -- они. Но стой: что-то живое! Среди
общего белого дамского облака совершенно неожиданно и даже невероятно --
совершенно отдельная, самостоятельная рябая юбка! Именно юбка, над которой
блузка "с напуском". Закоренелая "шестидесятница"? Обедневшая знатная? Нет,
богатейшая и консервативнейшая жена консервативнейшего из историков,
консерватизм свой распространившая и на сундуки, то есть решившая, вопреки
предписанию ("дамы в белых городских закрытых"), лишние пять аршин белого
фая -- сохранить. И в удовлетворении выполненного долга, в зачарованном
кругу одиночества своей рябой юбки, еще выше возносит свою тщательно
прибранную, надменную, молодую еще головку маркизы с двумя природными
accroche-coeur`ami [2]. И так сильно во мне тяготение ко всякому одинокому
мужеству, что, отлично зная мутные источники этого, не могу -- любуюсь! Но
церемониймейстер не любуется. Кидая быстрые и частые взгляды на оскорбляющий
его предмет и явно озабоченный, куда бы его и как бы его подальше убрать, он
забывает о нем только под наплывом другой заботы: никто не становится в ряд,
кроме купеческих старшин с бородами и с медалями, как вошедших -- так
выстроившихся. "Господа, Mesdames... Их величества сейчас будут... Прошу...
Прошу... Дамы -- направо, господа -- налево..." Но никто его не слушает.
Слушают грузного, массивного, с умным лицом, сановника, который с плавными и
вескими жестами что-то говорит--одному--для всех (Витте)...

Цветаева Марина Ивановна   
«Открытие музея»