Два рассказа

)
И вдруг - срочно вызвали в Москву. Ну, думал - конец, арестуют. Нет!
Кто-то посоветовал Сталину - послали на боевое крещение, на Халхин-Гол.
И - вполне успешно, проявил неуклонность командования, "любой ценой"!
Кинул танковую дивизию, не медля ждать артиллерию и пехоту, - в лоб; две
трети её сгорело, но удалось японцам нажарить! И - сам товарищ Сталин
тебя заметил, особенно по сравнению тут же с финской войной, бездарно
проваленной, как будто не та же Красная армия воевала. Заметил - и уже
надолго вперёд. Сразу после финской Жуков был принят Сталиным - и
назначен командовать Киевским военным округом! - огромный пост.
Но полгода всего прошло - новое распоряжение: передать округ
Кирпоносу, а самому - в Москву. А самому - выговорить нельзя:
начальником Генерального штаба! (И всего лишь - за Халхин-Гол.)
Искренно отказывался: "Товарищ Сталин! Я никогда не работал в
штабах, даже в низших", - и сразу на Генеральный? За 45 лет никакого
военно-академического, оперативно-стратегического образования не получал
- как можно честному простому кавалеристу справиться с Генштабом, да при
нынешнем многообразии родов войск и техники?
А ещё ведь боязно, знал: начальники Генштаба стали меняться по два в
год: полгода Шапошников, заменили Мерецковым, теперь сняли Мерецкова и,
говорят, посадили, - а теперь тебя?.. (И такая же чехарда в Оперативном
управлении Генштаба.)
Нет, принять пост! И ещё - кандидатом в члены ЦК. Каково доверие!
Очень тёплое, ласковое впечатление осталось от того сталинского
приёма.
Вот тут-то - и главная трудность мемуаров. (Хоть вообще брось их
писать?..) Как о главе правительства, Генеральном Секретаре партии и
вскоре Верховном Главнокомандующем писать - генералу, который часто,
много соприкасался с ним в Великую Войну, и в очень разных настроениях
Верховного, - и даже стал его прямым заместителем? Участнику той войны -
поверить нельзя, как с тех пор Верховного развенчали, балабаны, чуть не
оплевали разными баснями: "командовал фронтами по глобусу..." (Да,
большой глобус стоял у него в комнате рядом с кабинетом - но и карты же
висели на стене, и к работе ещё другие раскладывались на столе - и
Верховный, шагая, шагая из угла в угол с трубкой, подходил и к картам,
чтобы чётче понять докладываемое или указать требуемое.) Сейчас вот
главного озорного пустоплёта и самого скинули - по шапке и по шее. И,
может, - постепенно, постепенно восстановится почтение к Верховному. Но
в чём-то нанесен и непоправимый ущерб.
И вот ты, если не считать членов Политбюро, соприкасался с Ним тесно
и, как никто, профессионально. И бывали очень горькие минуты. (Когда
сердился, Сталин не выбирал выражений, мог обидеть совсем незаслуженно,
барабанную нужно было шкуру иметь. А погасшая трубка в руке - верный
признак беспощадного настроения, вот сейчас обрушится на твою голову.

Страницы: (50) :  <<  ... 23242526272829303132333435363738 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... От нее,
как в свое время от Пушкина, как во все времена от всех настоящих поэтов, не
дождешься этой "розы". Разве что (как Пушкин: "на вот возьми ее скорей!")
одарит она ее в шутку. Или в насмешку. Ее поэзия - непрерывная
неожиданность. И проза тоже. Иначе и быть не могло бы: как все художники,
отмеченные громадностью дара и цельностью натуры, Марина Цветаева всегда и
во всем оставалась самою собой.
Да, строфы ее стихов порою трудны. И строки ее прозы порою трудны. Но
так трудны бывают горные дороги. Подъем стоит усилий, право же, стоит!
Русская литература XX века уже немыслима без Марины Цветаевой. Она среди
вершин, правда, еще далеко не обжитых и малоизученных вершин, этой великой
литературы.
"Мой Пушкин" - рассказ Цветаевой о том, как начиналась Цветаева. Разве
этого одного не довольно, чтобы пожелать хоть на час стать альпинистом?!

Даниил Данин
----------------------------------------------------------------------------

Начинается как глава настольного романа всех наших бабушек и матерей
Jane Eyre {"Джен Эйр" - роман английской писательницы XIX века Шарлотты
Бронте.} - Тайна красной комнаты.
В красной комнате был тайный шкаф.
Но до тайного шкафа было другое, была картина в спальне матери -
"Дуэль".
Снег, черные прутья деревец, двое черных людей проводят третьего, под
мышки, к саням - а еще один, другой, спиной отходит. Уводимый - Пушкин,
отходящий - Дантес. Дантес вызвал Пушкина на дуэль, то есть заманил его на
снег и там, между черных безлистых деревец, убил.
Первое, что я узнала о Пушкине, это - что его убили. Потом я узнала,
что Пушкин - поэт, а Дантес - француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому
что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на снег
и там убил его из пистолета в живот. Так я трех лет твердо узнала, что у
поэта есть живот, и - вспоминаю всех поэтов, с которыми когда-либо
встречалась, - об этом _животе_ поэта, который так часто не-сыт и в который
Пушкин был убит, пеклась не меньше, чем о его душе...

Цветаева Марина Ивановна   
«Мой Пушкин»