Желябугские выселки

Исправляюсь:
- Так я на пять лет старше вас.
А лицо ее в солнце, и щеки чуть розовеют, нагрелись. В солнце, а не
жмурится, оттого ли что глаза внутрь ушли и веки набрякшие.
- Что-то ты поличьем не похож, - шевелит она губами. - Мы и в семьдесят
не ходим, а полозиим.
От разговора нижние зубы ее приоткрываются - а их-то и нет, два желтых
отдельных торчат.
- Да я тоже кой-чего повидал, - говорю.
А вроде - и виноват перед ней.
Губы ее, с розовинкой сейчас и они, добро улыбаются:
- Ну дай тебе Господь еще подальше пожить.
- А как вас зовут?
С пришипетом:
- Искитея.
И сердце во мне - упало:
- А по отчеству?
Хотя при чем тут отчество. Та - и была на пять лет моложе.
- Афанасьевна.
Волнуюсь:
- А ведь мы вас - освобождали. Я вас даже помню. Вот там, внизу, погреб
был, вы прятались.
А глаза ее - уже в старческом туманце:
- Много вас тут проходило.
Я теряюсь. Странно хочется передать ей что-то же радостное от того
времени, хотя что там радостное? только что молодость. Бессмысленно
повторяю:
- Помню вас, Искитея Афанасьевна, помню.
Изборожденное лицо ее - в солнышке, в разговоре старчески теплое. И
голос:
- А я - и чего надо, забываю.
Воздохнула.
В темном платке - та погорше:
- А мы - никому не нужны. Нам бы вот - хлебушка прикупить.
Тишина. Чирикают птички в березах. Доброе мягкое солнце.
Искитея, из-под набрякших век, остатком ослабевших глаз - досматривает
меня, отчетливо или в мути:
- А вы что к нам пожаловали? Что ль, с каким возвестием?
Та, другая:
- Може, наше прожитбище разберете?
Мы с Витей переглядываемся. А - что в наших силах?
- Да нет, мы проездом. На старые места посмотреть приехали.
- А тут - и начальство ваше. Может, оно...
В темном - подсобралась:
- Иде?
- Да тут где-то.
Невдали звонко пропел петух. Петушье пенье, что б вокруг ни творись, -
всегда сочно, радостно, обещает жизнь.
Ну, а нам... нам что ж?.. Дальше?
Попрощались - пошли выше, через хребтик.
А сердце - ноет.
- Осталась наша деревня на голях, - окает Витя. - Как и была всю
дорогу.
- Да, сейчас для людей не больше добьешься, чем когда и раньше.
Во все стороны открытое место. Вот и Моховое близко. Да и ближе него
теперь позастроено.
А поправей, ко второй улице, - с пяток овец пасется. Без никого.
Присели на бугорочек. Смотрим туда, вперед.
- Во-он там предупредитель наш был. Как он уцелел тот день?
- Но ночью потом - здорово засекали. И давили много.
- А утром - опять нас сорвали.
- Суетилось начальство. Здесь бы - больше сделали, зачем к Подмаслову
совали?
- В Подмаслово не поедем?
- Да нет, наверно.

Страницы: (29) :  <<  ... 17181920212223242526272829

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
И тот, кто выбрал черный цвет,
Как верный свой наряд,
В душе он пламенем одет,
И вызвездил свой взгляд.
Но все цвета, как слитность струй,
Как кровь пронзенных рук, -
Один Вселенский поцелуй,
Один стозвонный звук.

В тревоге суеверной и зоркой Елена Уитман обращает внимание на то, что
из переставленных букв, составляющих заветное имя _Edgar Рое_, возникает
анаграмма A _God-peer - Пэр Бога-Богоравный_ - и видит в этом злое
означенье, которое не от человека и не от ангела. Но тот, кто в ночи боролся
с Богом, - не Богоравный ли он, хотя бы он стал хромцом в великой этой
борьбе, на которую с высот глядели звезды и которую слышащим сердцем
своим восприяла чуткая Мать-Земля? И не возлюблен ли Богом - Богоравный,
боровшийся с Богом?
И зачем не продолжила - зачем не окончила эту тонкость игры, это чтение
имени - та, которая умела читать звездные узоры и повести влюбленных цветов?
Кончу за нее. Те женщины, которые любили Эдгара По сполна и которые не
побоялись принять его целиком: женщина-ребенок - Виргиния, благородная мать
ее, заслужившая почетное имя в Вечности, Мария Клемм, и нежная как фиалка,
очаровательная Анни - звали своего любимца уменьшительным именем Эдди...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Переводы Эдгара По. Прощальный взгляд»