Знают истину танки!

Да "верблюжья колючка".
= Четверо у грузовика. Обреченные. Один навалился ничком на
капот.

а сзади зрителей, еще не близко, нарастает рев мотоциклов.

Летчик оборачиваемся:
- Слушайте, кто вы такой?
Гедговд снимает блин фуражки и делает подобие гостиного поклона:
- Вообще я довольно вздорный человек. Я боюсь, что вы подбиты
из-за моего несчастного гороскопа. Сатурн - в восьмом квадрате. И мне
не следовало прыгать в вашу машину. Я - недоучка, философ, два
факультета Сорбонны. Русский эмигрант, везде лишний. Александр
Гедговд, по прозвищу "Бакалавр".
Летчик протягивает широкую ладонь:
- Будем знакомы. Герой Советского Союза майор авиации Иван
Барнягин.
А рев мотоциклов уже за самой нашей спиной. Барнягин смотрит,
прижмурясь, как они несутся:
- Ну, ребята, сейчас будут бить. Насмерть. И ранеными в карцер.
Валите на меня, все равно...

уже кричат, чтобы перекрыть мотоциклы:

- Кто останется жив - привет товарищам! Да здравствует свобода!!
Все четверо они впились, как
= летят мотоциклы. Их восемь. Сзади каждого - автоматчик. Все на
нас!
Разъезжаются вправо и влево, чтоб охватить нас кольцом.
Остановились с разбегу. Автоматчики соскакивают и, замахнувшись
прикладами, бегут на нас!!
Опрокидывается небо. Теперь только небо во весь экран, небо с
облаками.

крики:

- Р-разойдись, стервятина! Р-раступись, падаль, по одному! Руки
назад! Свободы захотели?..

бьют. Здесь, в зрительном зале, бьют. Слышны удары по телам, паденья,
топот, кряхт, хрип, тяжелое дыхание бьющих и избиваемых. Крики боли.
Ругательства и ликование.

Кучевые облака - храмы небесные, снежные дворцы - медленно
проплывают голубым небом.

стало тихо.

Небо отходит в верхнюю часть экрана, а снизу выступают
верхушками столбы строительных лесов и сами леса. Двое заключенных
мерно несут по помосту вдоль стены носилки с диким камнем.
Они несут так медленно, как плывут эти облака.
Они идут - и все здание постепенно показывается нам в медленном
повороте. Это - тюрьма-крепость. Одно крыло ее уже построено: неошту-
катуренный массив дикого камня, только дверь небольшая и оконца
крохотные в один рядок. Не пожалели камня.
Второе крыло лишь теперь и строится. Мы поднялись с подносчиками
и видим, что возводимые стены тюрьмы - толще метра. Сверху видно, как
на клетки маленьких камер и карцеров разделена будущая тюрьма.

грохот камня, высыпаемого из носилок.

= Подносчики высыпали камень около худощавого юноши Р-27,
кладущего стену. Высыпали, постояли. Еще медленней пошли назад. Как
будто раздумывают: да надо ли носить?
И Р-27 кладет стену с той же печальной медленностью, с той же
неохотой.

Страницы: (59) :  <<  ... 3456789101112131415161718 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Эльзас и Лотарингию я не могу, конечно, присвоить Германии с такой же
легкостью, как вы, ибо люди этих стран крепко держатся за Францию, благодаря
тем правам, которые дала им Французская революция, благодаря законам
равенства и тем свободам, которые так приятны буржуазной душе, но для
желудка масс оставляют желать многого. А между тем Эльзас и Лотарингия снова
примкнут к Германии, когда мы закончим то, что начали французы, когда мы
опередим их в действии, как опередили уже в области мысли, когда мы взлетим
до крайних выводов и разрушим рабство в его последнем убежище -- на небе,
когда бога, живущего на земле в человеке, мы спасем от его униженья, когда
мы станем освободителями бога, когда бедному, обездоленному народу,
осмеянному гению и опозоренной красоте мы вернем их прежнее величие, как
говорили и пели наши великие мастера и как хотим этого мы -- их ученики. Да,
не только Эльзас и Лотарингия, но вся Франция станет нашей, вся Европа, весь
мир -- весь мир будет немецким! О таком назначении и всемирном господстве
Германии я часто мечтаю, бродя под дубами. Таков мой патриотизм.

В ближайшей книге я вернусь к этой теме с крайней решимостью, с полной
беспощадностью, но, конечно, и с полной лояльностью. Я с уважением встречу
самые резкие нападки, если они будут продиктованы искренним убеждением. Я
терпеливо прощу и злейшую враждебность. Я отвечу даже глупости, если она
будет честной. Но все мое молчаливое презрение я брошу беспринципному
ничтожеству, которое из жалкой зависти или нечистоплотных личных интересов
захочет опорочить в общественном мнении мое доброе имя, прикрывшись маской
патриотизма, а то, чего доброго, -- и религии или морали. Иные ловкачи так
умело пользовались для этого анархическим состоянием нашей
литературно-политической прессы, что я только диву давался. Поистине,
Шуф-те..

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Германия»