Знают истину танки!

. . . . .
но резко звучит все тот же, все тот же распущенный мотивчик.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

= И проступают четверо оркестрантов в черных спецовках, и черных
картузиках. Над козырьками картузиков, выше сердца на спецовках и над
левыми коленями у всех - белые лоскутки с черными номерами. У первой
скрипки, одутловатого парня с добродушным видом, - номер С-213.
Стулья оркестра - на маленьком сколоченном возвышении около
квадратного столба, посреди огромной столовой, где в два ряда идут
такие же столбы. И тесовые грубые ничем не покрытые столы - в четыре
долгих ряда. И за каждым столом - по десятку заключенных, лицами к
нам и спинами к нам (меж лопаток у каждого - тоже лоскут с номером).
В проходах - тесно. Проталкиваясь среди приходящих и уходящих,
одни заключенные несут деревянные подносы с полными мисками. А иные
собирают пустые миски, накладывая их друг в друга горкой до двадцати.
И из мисок, в каких остается,- выпивают, вылизывают остатки.
Едящие. Грязная публика. Их плечи пригорблены. Лица - нетер-
пеливо голодны.
Те - жадно заглядывают в миску к соседу.
А тот пробует ложкой - пуста попалась ему баланда!
Молодой парень снял шапку и крестится перед едой.

та же счастливая подпрыгивающая мелодия. Только танцевать!

И один сборщик пустых мисок подтанцовывает. Собирая миски, он
неприлично подбрасывает зад то правым, то левым боком, горку мисок
обнимая как партнершу. Лицо у него круглое, придурковатое. И все
приемы юродивого. И одет он по-дурацки: сверх черной спецовки -
какая-то зеленая рваная жилетка, к которой приколот кумачовый бантик,
как на первое мая. На спине жилетки и на груди мелом выведен тот же
номер, что на фуражке: Ф-111.
Обедающие смеются над ним:
- Кишкин не унывает!

КРУПНО.

Парень наклонился над миской, весь ушел в жеванье голого рыбьего
скелетика, свисающего у него изо рта. Тут на столе, между мисками,
много наплевано таких костей. Вдруг чья-то рука со стороны трогает
его ломтик хлеба, лежащий рядом. Парень вздрагивает и двумя руками
ухватывается за свой хлеб. Но, подняв глаза, улыбается:
это Кишкин хватал, теперь отпускает, его круглое лицо в улыбке:
- Все вы такие. Пока вашей пайки не тронь, вы ни о чем не
спохватитесь.
= И уже пританцовывает с пустыми мисками дальше. Вдруг поставил
горку на край другого стола и наклонился к сидящим:
- Ребята!..
Его голова над столом и несколько обедающих. К нам лицом:
Мантров, стриженный наголо, с номером над сердцем, как у всех, и
Р-27, юноша с очень впалыми щеками, с быстрыми сообразительными
глазами, необщим выражением лица.
- Ребята! Если батька - дурак, а матушка - проститутка, так дети
будут сытые или голодные?
- Голодные!
кричат ему, предвидя забаву.

Страницы: (59) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Но пока я добежал до него по каким-то узким,
грязным и глухим переулкам, Давыдка уже вышел закрывать ставни на своем
убогом окошке, собрался тушить свет и запирать двери.
-- Но послушай, сказал я ему, чувствуя страх уже смертельный,-- если ты
запрешь и потушишь, что же мне тогда делать? Куда деваться? Ведь сюда зимой
даже пароходы не заходят !
Однако Давыдка только языком пощелкал и неумолимо, с тем спокойным
идиотизмом, на который способен лишь кавказец, помотал своей черной
стриженой башкой.
-- На молу гулять будешь,-- сказал он.-- Там всю ночь главный маяк
гореть будет...
И вот я на каком-то страшном обрыве, горбатом и скалистом, где можно
держаться, только прижавшись к необыкновенно высокой и круглой белой башне и
упершись ногами в скалы. Вверху, в дымном от дождя и медленно вращающемся
свете, с яростным визгом и криком кружатся и дерутся, как чайки, несметные
траурные пингвины...

Бунин Иван Алексеевич   
«Пингвины»