Знают истину танки!

Ног много кругом.
Все собрались, да работать негде.
- Врача бы из лагеря...
- Звонили. Конвоя не дают врачу. Шторка. Вид сверху.
= Со дна траншеи копающие поднимают над собой тело.
Это - мальчик почти. Мертвец. Его лоб надрублен наискосок
неосторожной лопатой. Песком забиты ноздри и зев рта.
Положили его на землю. Лицом к небу.
А рядом взмахами рук-плетей делают искусственное дыхание
мужичку, черной щетинке.
Климов делает. Но уже и он на исходе сил.
Слабеющими взмахами рук-плетей щетинка черная отбивается от
жизни.

музыка похоронная.

Климов сидит около мертвеца. Схватился за голову.
Плачет солдат. Виноват - солдат...
= Гедговд идет прочь. Он идет зоной, не видя ее. Он если и
слышит что, так

эту музыку. Похоронную.

Мимо него - с носилками, с носилками.
И сидит бригада на земле, бьет камень на щебень.
Катят тачки железные вереницей.
= Колючая проволока. Передвигается по экрану. Вот и ворота.
Вахта. Грузовик ждет выпуска.
= Ефрейтор проверил пропуск, с подножки осмотрел кузов.
Заглянул под задние колеса.
Топоры тесали и остановились.
= Трое смотрят от своего бревна.
= Пошел ефрейтор к воротам, открыл внутренние, взялся за
внешние.

голос сзади нас:

- Шофер! Шофер! Иди сюда! Прораб зовет.
Шофер - в старой солдатской пилотке, но в гражданском. Вылез из
кабины, пошел на голос.

а мотор тихо работает.

= Ефрейтор развел внешние ворота и оглядывается - почему шофер
не едет.
= Трое над бревном. Переглянулись молнией.
= Машина ждет! И дверца открыта.
= И бросились!
= Двое - в кабину! один - в кузов!
И - тронули, на ходу прихлопывая дверцы!
= Изумленное лицо Гедговда!!

в музыке - бетховенская рубка! ("гремят барабаны! литавры гремят!")

- И я! И я с вами!!
= Долговязый! Догоняет машину! Вспрыгнул на задний борт. Висит!
= Машина - на нас!! Раздавят!! *

вой мотора.

= Не на нас! - на ефрейтора! Он метнулся прочь, давая дорогу.
И у столба ворот - за пистолетом лезет в кобуру. Лезет, никак не
вытащит. Выхватил!
= Вон - уходит грузовик по дороге! Гедговд ноги подбирает в
кузов.

выстрел! Выстрел! - от нас, пистолетный. А сбоку сверху, с вышки,-
карабинный, раскатистый. И еще!

Уходит грузовик! уходит!

("гремят барабаны! литавры гремят!")

МЫ ВОЗНЕСЛИСЬ. СВЕРХУ.

Угол зоны, обращенный к бегущим. Вот с этой угловой вышки и
стрелять! - но несподручно: она с двух внешних сторон обшита от
ветра. Изгибаясь, бьет часовой.
= А грузовик уходит! уходит!

выстрелы слабеют вдали.

Страницы: (59) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Час, когда я услышал ее сладостное приветствие, был точно
девятым этого дня. И так как впервые слова ее прозвучали, чтобы достигнуть
моих ушей, я преисполнился такой радости, что, как опьяненный, удалился от
людей; уединясь в одной из моих комнат, я предался мыслям о куртуазнейшей
госпоже. Когда я думал о ней, меня объял сладостный сон, в котором мне
явилось чудесное видение4. Мне казалось, что в комнате моей я вижу облако
цвета огня5 и в нем различаю обличье некого повелителя, устрашающего взоры
тех, кто на него смотрит. Но такой, каким он был, повелитель излучал великую
радость, вызывавшую восхищение. Он говорил о многом, но мне понятны были
лишь некоторые слова; среди них я разобрал следующие: "Ессe dominus tuus"*.
В его объятиях, казалось мне, я видел даму, которая спала нагая, лишь слегка
повитая кроваво-красным покрывалом. Взглянув пристально, я в ней узнал
госпожу спасительного приветствия, соизволившую приветствовать меня днем. И
в одной из рук своих, казалось мне, Амор держал нечто объятое пламенем, и
мне казалось, что он произнес следующие слова: "Vide cor tuum"**. Оставаясь
недолго, он, казалось мне, разбудил спящую и прилагал все силы свои, дабы
она ела то, что пылало в его руке; и она вкушала боязливо. После этого,
пробыв недолго со мной, радость Амора претворилась в горькие рыдания; рыдая,
он заключил в свои объятия госпожу и с нею -- чудилось мне -- стал
возноситься на небо6. Я почувствовал внезапно такую боль, что слабый мой сон
прервался и я проснулся. Тогда я начал размышлять о виденном и установил,
что час, когда это видение мне предстало, был четвертым часом ночи: отсюда
ясно, что он был первым из последних девяти ночных часов7. Я размышлял над
тем, чту мне явилось, и наконец решился поведать об этом многим из числа
тех, кто были в это время известными слагателями стихов8. И так как я сам
испробовал свои силы в искусстве складывать рифмованные строки, я решился
сочинить сонет, в котором приветствовал бы всех верных Амору, прося их
высказать то, что думают они о моем видении...

Данте Алигьери (Dante Alighieri)   
«Новая жизнь»