Как нам обустроить Россию

Как вводится сегодняшняя аренда -- больше обман и издевательство,
ни толку ни ряду, только хуже погубят охоту у людей, потянувшихся к
земле. Арендаторы остаются в гнущей зависимости от колхозно-совхозных
властей, и те могут вволю беззаконствовать. Под аренду выделяются
часто худшие, заброшенные земли, и подороже берут за них, и инвентарь
по завышенной цене, а продукцию вынуждают сдавать подешевле; то не
дают обещанных кормов, то отбирают взятых на откорм животных, пропали
и труд, и деньги; а "сельхозтехника" может внезапно нарушить договор.
Да участок земли -- это еще не свобода крестьянина, нужен же и
свободный рынок, и доступный транспорт, и кредит, и ремонт техники, и
строительный материал.
За все реформы мы беремся как похуже -- так и тут. Только губят
дело и отбивают у людей последнюю веру в обещания власти.
Вообще по сравнению с колхозами -- личная аренда (и не от колхозов,
а от местного самоуправления) несомненный шаг к улучшению нашего
сельского хозяйства. В норме, установленной для данной местности (в
соответствии с кадастром), -- аренда пожизненная и с неограниченной
передачей по наследству; с отобранием участка лишь в случае небрежного
землеуходства, но не от болезни семьи арендатора; с правом
добровольного отказа от участка -- и в этом случае оплатой арендатору
того, что он вложил в землю и возвел на ней. (И для всего этого совсем
не нужен специальный административный аппарат над арендаторами:
подобные случаи не будут многочисленны, и с ними управится местное
земство.)
Однако при нынешней нашей отвычке от земли (и оправданном
недоверии к властям, уже столько раз обманывавшим) -- арендой, может
быть, уже людей и не привлечь. К тому ж, земельная аренда и не
выдерживает экономической конкуренции с частной собственностью на
землю, при которой и гарантировано длительное улучшение земли, а не
истощение, и только при ней мы можем рассчитывать, что наше сельское
хозяйство не будет уступать западному. И предвидя и требуя
самодеятельности во ВСЕХ областях жизни -- как же не допустить ее с
землей? Отказать деревне в частной собственности -- значит закрыть ее
уже навсегда.
Но введение ее должно идти с осторожностью. Уже при Столыпине были
строгие ограничения, чтобы земля попадала именно в руки крестьян
земледельцев, а не крупных спекулянтов или на подставные имена, через
"акционерные общества". А сегодня искоренено наше крестьянское
сословие, вымерло; и больше развязанной ловкости у анонимных
спекулянтов из теневой экономики, уже накопивших первичные капиталы; и
нынешняя подкупная администрация не способна на четкий контроль, --
сегодня, под маркой же "акционерных обществ", "организаций",
"кооперативов", могли бы скупать едва ли не латифундии и затем сажать
арендаторов уже от себя.

Страницы: (38) :  <<  ... 3456789101112131415161718 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Стефана, кропильницы и четки. С этими странными субъектами он никак не мог договориться и растерялся. Он вышел из канцелярии и заорал на пленных: "Wer kann deutsch sprechen?" / Кто говорит по-немецки? (нем.) / Из толпы выступил Швейк и с радостным лицом устремился к писарю, который велел ему немедленно следовать за ним в канцелярию. Писарь уселся за списки, за груду бланков, в которые вносились фамилия, происхождение, подданство пленного, и тут произошел забавный разговор по-немецки. -- Ты еврей? Так? -- спросил он Швейка. Швейк отрицательно покачал головой. -- Не запирайся! Каждый из вас, пленных, знающих по-немецки, еврей,-- уверенно продолжал писарь-переводчик.-- И баста! Как твоя фамилия? Швейх? Ну, видишь, чего же ты запираешься, когда у тебя такая еврейская фамилия? У нас тебе бояться нечего: можешь признаться в этом. У нас в Австрии еврейских погромов не устраивают. Откуда ты? Ага, Прага, знаю... знаю, это около Варшавы. У меня уже были неделю тому назад два еврея из Праги, из-под Варшавы. А какой номер у твоего полка? Девяносто первый? Старший писарь взял военный справочник и принялся его перелистывать. -- Девяносто первый полк, эреванский, Кавказ, кадры его в Тифлисе; удивляешься, как это мы здесь все знаем? Швейка действительно удивляла вся эта история, а писарь очень серьезно продолжал, подавая Швейку свою наполовину недокуренную сигарету: -- Этот табак получше вашей махорки. Я здесь, еврейчик, высшее начальство. Если я что сказал, все дрожит и прячется. У нас в армии не такая дисциплина, как у вас. Ваш царь -- сволочь, а наш -- голова! Я тебе сейчас кое-что покажу, чтобы ты знал, какая у нас дисциплина. Он открыл дверь в соседнюю комнату и крикнул: -- Ганс Лефлер! -- Hier! -- послышался ответ, и в комнату вошел зобатый штириец с плаксивым лицом кретина. В этапном управлении он был на ролях прислуги. -- Ганс Лефлер,-- приказал писарь,-- достань мою трубку, возьми в зубы, как собаки носят, и бегай на четвереньках вокруг стола, пока я не скажу: "Halt!" При этом ты лай, но так, чтобы трубка изо рта не выпала, не то я прикажу тебя связать...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Похождения бравого солдата Швейка. Часть 4»