Матренин двор

Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить
такое!
На станции Торфопродукт, состарившемся временном серо-деревянном
бараке, висела строгая надпись: "На поезд садиться только со стороны
вокзала!" Гвоздем по доскам было доцарапано: "И без билетов". А у кассы с
тем же меланхолическим остроумием было навсегда вырезано ножом: "Билетов
нет". Точный смысл этих добавлений я оценил позже. В Торфопродукт легко было
приехать. Но не уехать.
А и на этом месте стояли прежде и перестояли революцию дремучие,
непрохожие леса. Потом их вырубили -- торфоразработчики и соседний колхоз.
Председатель его, Горшков, свел под корень изрядно гектаров леса и выгодно
сбыл в Одесскую область, на том свой колхоз и возвысив.
Меж торфяными низинами беспорядочно разбросался поселок -- однообразные
худо штукатуренные бараки тридцатых годов и, с резьбой по фасаду, с
остекленными верандами, домики пятидесятых. Но внутри этих домиков нельзя
было увидеть перегородки, доходящей до потолка, так что не снять мне было
комнаты с четырьмя настоящими стенами.
Над поселком дымила фабричная труба. Туда и сюда сквозь поселок
проложена была узкоколейка, и паровозики, тоже густо-дымящие, пронзительно
свистя, таскали по ней поезда с бурым торфом, торфяными плитами и брикетами.
Без ошибки я мог предположить, что вечером над дверьми клуба будет
надрываться радиола, а по улице пображивать пьяные -- не без того, да
подпыривать друг друга ножами.
Вот куда завела меня мечта о тихом уголке России. А ведь там, откуда я
приехал, мог я жить в глинобитной хатке, глядящей в пустыню. Там дул такой
свежий ветер ночами и только звездный свод распахивался над головой.
Мне не спалось на станционной скамье, и я чуть свет опять побрел по
поселку. Теперь я увидел крохотный базарец. По рани единственная женщина
стояла там, торгуя молоком. Я взял бутылку, стал пить тут же.
Меня поразила ее речь. Она не говорила, а напевала умильно, и слова ее
были те самые, за которыми потянула меня тоска из Азии:
-- Пей, пей с душою жела'дной. Ты, пота'й, приезжий?
-- А вы откуда? -- просветлел я.
И я узнал, что не всЈ вокруг торфоразработки, что есть за полотном
железной дороги -- бугор, а за бугром -- деревня, и деревня эта -- Тальново,
испокон она здесь, еще когда была барыня-"цыганка" и кругом лес лихой стоял.
А дальше целый край идет деревень: Часлицы, Овинцы, Спудни, Шевертни,
Шестимирово -- все поглуше, от железной дороги подале, к озерам.
Ветром успокоения потянуло на меня от этих названий. Они обещали мне
кондовую Россию.
И я попросил мою новую знакомую отвести меня после базара в Тальново и
подыскать избу, где бы стать мне квартирантом.
Я казался квартирантом выгодным: сверх платы сулила школа за меня еще
машину торфа на зиму.

Страницы: (25) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Und, etwas ausgerastet, weitergehend, Wahlt? ich bergan den Weg der Wildnis mir, Fest immer auf dem tiefern Fu?e stehend. Sieh, beim Beginn des steilen Weges schier, Bedeckt mit buntgeflecktem Fell die Glieder, Gewandt und sehr behend ein Panthertier. Nicht wich?s von meinem Angesichte wieder, Und also hemmt es meinen weitern Lauf, Da? ich mich ofters wandt? ins Tal hernieder. Am Morgen war?s, die Sonne stieg itzt auf, Von jenen Sternen, so wie einst, umgeben, Als Gottes Lieb? aus odem Nichts herauf Die schone Welt berief zu Sein und Leben; So ward mir Grund zu guter Hoffnung zwar Durch jenes Tieres heitres Fell gegeben Und durch die Fruhstund? und das junge Jahr Doch so nicht, da? in mir nicht Furcht sich regte, Als furchtbar mir ein Leu erschienen war. Es schien, da? er sich gegen mich bewegte, Mit hohem Haupt und mit des Hungers Wut, So da? er Schrecken, schien?s, der Luft erregte. Auch eine Wolfin, welche jede Glut Der Gier durch Magerkeit mir schien zu zeigen, Die schon auf viele schweren Jammer lud. Vor dieser mu?te so mein Mut sich neigen Aus Furcht, die bei dem Anblick mich durchbebt, Da? mir die Hoffnung schwand, zur Hoh?n zu steigen. Wie der, der eifrig zu gewinnen strebt, Wenn zum Verlieren nun die Zeit gekommen, In Kummernis und tiefem Bangen lebt; So machte dieses Untier mich beklommen; Von ihm gedrangt, mu?t? ich mich ruckwarts zieh?n Dorthin, wo nimmer noch der Tag entkommen. Als ich zur Tiefe niedersturzt? im Flieh?n, Da war ein Wesen dorten zu erkennen, Das durch zu langes Schweigen heiser schien. Ich rief, sobald ich?s nur gewahren konnen In gro?er Wildnis: "O erbarme dich, Du, seist du Schatten, seist du Mensch zu nennen." Und jener sprach: "Nicht bin, doch Mensch war ich; Lombarden waren die, so mich erzeugten, Und beide priesen Mantuaner sich. Eh?, spat, die Romer sich dem Julius beugten, Sah ich das Licht, sah des Augustus Thron, Zur Zeit der Gotter, jener Trugerzeugten. Ich war Poet und sang Anchises? Sohn, Der Troja floh, besiegt durch Feindestucke, Als, einst so stolz, in Staub sank Ilion...

Данте Алигьери (Dante Alighieri)   
«Die Gottliche Komodie»