Матренин двор

По лицу женщины прошли заботы уже не умильные. У самой
у нее места не было (они с мужем воспитывали ее престарелую мать), оттого
она повела меня к одним своим родным и еще к другим. Но и здесь не нашлось
комнаты отдельной, было тесно и лопотно.
Так мы дошли до высыхающей подпруженной речушки с мостиком. Милей этого
места мне не приглянулось во всей деревне; две-три ивы, избушка
перекособоченная, а по пруду плавали утки, и выходили на берег гуси,
отряхаясь.
-- Ну, разве что к Матрене зайдем, -- сказала моя проводница, уже
уставая от меня. -- Только у нее не так уборно, в за'пущи она живет, болеет.
Дом Матрены стоял тут же, неподалеку, с четырьмя оконцами в ряд на
холодную некрасную сторону, крытый щепою, на два ската и с украшенным под
теремок чердачным окошком. Дом не низкий -- восемнадцать венцов. Однако
изгнивала щепа, посерели от старости бревна сруба и ворота, когда-то
могучие, и проредилась их обвершка.
Калитка была на запоре, но проводница моя не стала стучать, а просунула
руку под низом и отвернула завертку -- нехитрую затею против скота и чужого
человека. Дворик не был крыт, но в доме многое было под одной связью. За
входной дверью внутренние ступеньки поднимались на просторные мосты, высоко
осененные крышей. Налево еще ступеньки вели вверх в горницу -- отдельный
сруб без печи, и ступеньки вниз, в подклеть. А направо шла сама изба, с
чердаком и подпольем.
Строено было давно и добротно, на большую семью, а жила теперь одинокая
женщина лет шестидесяти.
Когда я вошел в избу, она лежала на русской печи, тут же, у входа,
накрытая неопределенным темным тряпьем, таким бесценным в жизни рабочего
человека.
Просторная изба и особенно лучшая приоконная ее часть была уставлена по
табуреткам и лавкам -- горшками и кадками с фикусами. Они заполнили
одиночество хозяйки безмолвной, но живой толпой. Они разрослись привольно,
забирая небогатый свет северной стороны. В остатке света и к тому же за
трубой кругловатое лицо хозяйки показалось мне желтым, больным. И по глазам
ее замутненным можно было видеть, что болезнь измотала ее.
Разговаривая со мной, она так и лежала на печи ничком, без подушки,
головой к двери, а я стоял внизу. Она не проявила радости заполучить
квартиранта, жаловалась на черный недуг, из приступа которого выходила
сейчас: недуг налетал на нее не каждый месяц, но, налетев,
-- ...держит два'-дни и три'-дни, так что ни встать, ни подать я вам не
приспею. А избу бы не жалко, живите.
И она перечисляла мне других хозяек, у кого будет мне покойней и
угожей, и слала обойти их. Но я уже видел, что жребий мой был -- поселиться
в этой темноватой избе с тусклым зеркалом, в которое совсем нельзя было
смотреться, с двумя яркими рублевыми плакатами о книжной торговле и об
урожае, повешенными на стене для красоты.

Страницы: (25) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Однако же капля яда, проблески той самой мысли давали почувствовать себя то здесь, то там. Среди людей из народа и полуобразованных и так уже заметно было хождение огромного числа новых теорий и тайных учений, распространение всякого рода сект и адептов, мир так и полнился ими, повсюду ощущались суеверие, мистика, культ духов и прочие темные силы, с которыми весьма бы даже не помешало вступить в борьбу, но которым наука, словно из чувства скрытой слабости, пока что молчаливо предоставляла полную свободу. Однажды Фридрих пришел в дом одного из своих друзей, с коим ему уже доводилось заниматься некоторыми совместными исследованиями. Теперь он этого друга длительное время не видел, как это, впрочем, мало ли с кем бывает. Поднимаясь вверх по лестнице дома, он пытался вспомнить, где и когда он был со своим другом в последний раз вместе. Однако как бы не позволял он себе в иных случаях блеснуть своей памятью, сейчас он больше не мог этого вспомнить. Незаметно для себя он впал по сей причине в состояние определенного расстройства и раздражительности, откуда вынужден был с усилием вырывать себя, уже стоя перед дверью друга. Едва же он поздоровался с Эрвином, своим другом, как заметил на его приветливом лице какую то особенную, будто снисходительную улыбку, которую, как он полагал, не видел на нем раньше. И едва лишь он завидел эту улыбку, которую он, несмотря на ее приветливость, сразу воспринял, как какую то насмешливую или даже враждебную, он моментально вспомнил ее, а также то, до чего он только что с такой безуспешностью докапывался в своей памяти – свою последнюю, давнишнюю встречу с Эрвином и то, что они расстались тогда хоть и без ссоры, но все же во внутренних разногласиях и в разладе, поскольку Эрвин, как казалось Фридриху, слишком недостаточно поддерживал тогда его, Фридриха, нападки на царство суеверия. Это было странно. Как он мог это напрочь забыть! И теперь он осознал также, что только поэтому не навещал своего друга так долго, только из за того чувства досады, и что, пожалуй, сам он все время об этом знал, хотя приводил себе множество других причин для все новой отсрочки своего визита. Теперь они стояли лицом к лицу, и Фридриху казалось, будто маленькая пропасть и разрыв между ними, возникшие тогда, за это время страшно увеличились...

Герман Гёссе (Hermann Hesse)   
«Внутри и снаружи»