На изломах

Ну не успеют же
открыть, изобрести всё, всё до барьера, до рубежа, что-то же и на алёшину
долю останется?
С отличным аттестатом ринулся сюда, в университет, на физфак, и все
первые два курса жадно засматривался по ждущим его направлениям. Надо будет
захватывать - больше, чем одно направление, - и потому что жгуче интересно,
и потому что чем множественней они - тем шире будет дальше выбор для удачи.
И эти два года - счастливейшие в его жизни! - Алёша учился с
неистовостью и старался узнавать и услеживать, сколько только удавалось.
Да ещё и такое уверенное билось в груди: за что бы, за что бы я ни
взялся, любое дело, каким займусь, - во всём будет успех! (Успевал быть и в
активистах комсомола, не отдыхал никогда, а заглатывался делами. Даже
восставил из полного хлама совсем уже выкинутую кем-то автомашину,
"судорогу", аккумулятор каждый вечер тащил на третий этаж общежития
заряжать, утром - вниз, ребята смеялись-издевались, но и сами же просили:
подвези, опаздываем!)
И вдруг после двух курсов, в Восемьдесят Шестом, - да когда только
только стронулись общественные надежды! - как отрубили жизнь: взяли в армию
на два года.
Или уж раньше бы? или по окончании? - но почему как раз посередине??
Перегороженный вдох.
И, может быть, - невосстановимый.
Армия - и всегда не сахар, а тут был - самый разгул "дедовщины". А от
"дедов" жалости не жди. Но в те годы и Алёша был не худ, как сейчас, а тяжёл
и плотен, удар немалый, себя отстоял.
В армии взяли его на радиосвязь. Ещё и там пытался читать книги по
физике. Да где уж... Покинул...
Потом стал почитывать газеты, смотреть телевизор - надо же и готовиться
к жизни, которая так круговертно изменилась за два его армейских года.
Кипели какие-то неформалы, какая-то общественная самодеятельность,
невиданное что-то!
Вернулся из армии на третий курс университета - своего? а уже и не
своего. Тот? а уже и не тот. (Хотя понимал, что среди множества
наплодившихся теперь дутых вузов, вузов, да хоть и НИИ - их Университет ещё
держал традиционную свою высоту.) Как будто армия вынула из души стержень
живой - жажду к науке. Получал всё так же пятёрки, пятёрки, а утерял вот
что: постоянное ощущение красоты в науке, когда даже прознобь берёт.
Осталась уже не красота, а только возможность практического применения. Или
более выгодного самоустройства, как и во всём нашем быте теперь?
А тут же бурлили в студенчестве эти разрешённые теперь самочинные
общества, движения, и многих утягивало в них - потянуло и Алёшу: если можно
искать для людей Справедливость - то как остаться в стороне? - это же с
детства сидит в тебе святой мечтой: не жить же только для себя, но - для
всех! А все структуры кругом - отяжелевшая рухлядь и так и просятся дробить
их молодым размахом.

Страницы: (29) :  <<  ... 12131415161718192021222324252627 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

....

Тихомиров жил напротив, загнанный в отвратительную
коммуналку своим партийным бескорыстием.
Он добивался власти и ненавидел Мау за ее
аристократическое происхождение. (У самого Тихомирова
происхождения не было вообще. Его породили директивы. )
-- Ведьма! -- грохотал он. -- фашистка! Какать
в одном поле не сяду!..
Старуха поднимала голову так резко, что взлетал
ее крошечный золотой медальон:

-- Неужели какать рядом с вами такая уж большая честь?!

Тусклые перья на ее шляпе гневно вздрагивали...
Для Тихомирова я был чересчур изыскан. Для Мау --
безнадежно вульгарен. Но против Агнии
Францевны у меня было сильное оружие -- вежливость.
А Тихомирова вежливость настораживала.
Он знал, что вежливость маскирует пороки.
И вот однажды я беседовал по коммунальному
телефону. Беседа эта страшно раздражала Тихомирова
чрезмерным умственным изобилием. Раз десять
Тихомиров проследовал узкой коммунальной трассой.
Трижды ходил в уборную. Заваривал чай. До полярного
сияния начистил лишенные индивидуальности
ботинки. Даже зачем-то возил свой мопед на кухню
и обратно.
А я все говорил. Я говорил, что Лев Толстой по
сути дела -- обыватель. Что Достоевский сродни
постимпрессионизму. Что апперцепция у Бальзака --
неорганична. Что Люда Федосеенко сделала аборт.
Что американской прозе не хватает космополитического
фермента...
И Тихомиров не выдержал.
Умышленно задев меня пологим животом, он рявкнул:

-- Писатель! Смотрите-ка -- писатель! Да это же
писатель!.. Расстреливать надо таких писателей!..
Знал бы я тогда, что этот вопль расслабленного
умственной перегрузкой квартуполномоченного на
долгие годы определит мою жизнь.

"... Расстреливать надо таких писателей!.. "
Кажется, я допускаю ошибку. Необходима какая-то
последовательность. Например, хронологическая.
Первый литературный импульс -- вот с чего я
начну.
Это было в октябре 1941 года. Башкирия, Уфа,
эвакуация, мне -- три недели.
Когда-то я записал этот случай...

Довлатов Сергей Донатович   
«Ремесло»