Нобелевская лекция по литературе, 1972

Еще в предутренних сумерках
человечества мы получили его из Рук, которых не успели разглядеть. И не
успели спросить: з а ч е м нам этот дар? как обращаться с ним?
И ошибались, и ошибутся все предсказатели, что искусство разложится,
изживет свои формы, умрет. Умрем -- мы, а оно -- останется. И еще поймем ли
мы до нашей гибели все стороны и все назначенья его?
Не все -- называется. Иное влечет дальше слов. Искусство растепляет
даже захоложенную, затемненную душу к высокому духовному опыту. Посредством
искусства иногда посылаются нам, смутно, коротко, -- такие откровения, каких
не выработать рассудочному мышлению.
Как то маленькое зеркальце сказок: в него глянешь и увидишь -- не себя,
-- увидишь на миг Недоступное, куда не доскакать, не долететь. И только душа
занывает...
2
Достоевский загадочно обронил однажды: "Мир спасет красота". Что это?
Мне долго казалось -- просто фраза. Как бы это возможно? Когда в кровожадной
истории, кого и от чего спасала красота? Облагораживала, возвышала -- да, но
кого спасла?
Однако есть такая особенность в сути красоты, особенность в положении
искусства: убедительность истинно художественного произведения совершенно
неопровержима и подчиняет себе даже противящееся сердце. Политическую речь,
напористую публицистику, программу социальной жизни, философскую систему
можно по видимости построить гладко, стройно и на ошибке, и на лжи; и что
скрыто, и что искажено -- увидится не сразу. А выйдет на спор
противонаправленная речь, публицистика, программа, иноструктурная философия,
-- и все опять так же стройно и гладко, и опять сошлось. Оттого доверие к
ним есть -- и доверия нет.
Попусту твердится, что к сердцу не ложится.
Произведение же художественное свою проверку несет само в себе:
концепции придуманные, натянутые не выдерживают испытания на образах:
разваливаются и те и другие, оказываются хилы, бледны, никого не убеждают.
Произведения же, зачерпнувшие истины и представившие нам ее сгущенно-живой,
захватывают нас, приобщают к себе властно, -- и никто, никогда, даже через
века, не явится их опровергать.
Так может быть, это старое триединство Истины, Добра и Красоты -- не
просто парадная обветшалая формула, как казалось нам в пору нашей
самонадеянной материалистической юности? Если вершины этих трех дерев
сходятся, как утверждали исследователи, но слишком явные, слишком прямые
поросли Истины и Добра задавлены, срублены, не пропускаются, -- то может
быть причудливые, непредсказуемые, неожидаемые поросли Красоты пробьются и
взовьются в то же самое место, и так выполнят работу за всех трех?
И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у Достоевского: "Мир
спасет красота"? Ведь ему дано было многое видеть, озаряло его удивительно.

Страницы: (12) : 123456789101112

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Вскоре обоих насильников вызвали в окружной суд в Ичин. Оба. объясняли
свои поступки пьяным состоянием и свидетелями выставляли содержателя-пивной,
старосту и еще трех крестьян села, которые видели, как они оба выпили по
тридцати кружек пива.
Первым допрашивали содержателя пивной пана Тиска.
- Ну так, пан свидетель, - сказал председатель суда,-в каком состоянии
Никлес уходил из вашего ресторана?
- Могу сказать, господин судья,-ответил" Тиск,- что Никлес был пьян,
как свинья.
- Ну, а управляющий Пассер? Тиск почтительно посмотрел на управляющего
и произнес:
- Сударь, пан управляющий в этот раз были навеселе.
Все это было запротоколировано.
Затем пришла очередь остальных свидетелей, которые отвечали то же
самое: "Приказчик был пьян, как свинья, а пан управляющий был навеселе".
Случай представлялся судьям весьма ясным, и они вынесли следующее
решение: так как управляющий был только "навеселе", то его осудили на месяц,
а "пьяную свинью Никлеса" отпустили на свободу, так как он находился в
невменяемом состоянии и не отвечал за свои поступки...

Ярослав Гашек (Jaroslav Hasek)   
«Социальные различия»