Нобелевская лекция по литературе, 1972

Так я понял и ощутил на себе: мировая литература -- уже не отвлеченная
огибающая, уже не обобщение, созданное литературоведами, но некое общее тело
и общий дух, живое сердечное единство, в котором отражается растущее
духовное единство человечества. Еще багровеют государственные границы,
накаленные проволокою под током и автоматными очередями, еще иные
министерства внутренних дел полагают, что и литература -- "внутреннее дело"
подведомственных им стран, еще выставляются газетные заголовки: "не их право
вмешиваться в наши внутренние дела!" -- а между тем внутренних дел вообще не
осталось на нашей тесной Земле! И спасение человечества только в том, чтобы
всем было дело до всего: людям Востока было бы сплошь небезразлично, что
думают на Западе; людям Запада -- сплошь небезразлично, что совершается на
Востоке. И художественная литература -- из тончайших, отзывчивейших
инструментов человеческого существа -- одна из первых уже переняла, усвоила,
подхватила это чувство растущего единства человечества. И вот я уверенно
обращаюсь к мировой литературе сегодняшнего дня -- к сотням друзей, которых
ни разу не встретил въявь и, может быть, никогда не увижу.
Друзья! А попробуем пособить мы, если мы чего-нибудь стоим! В своих
странах, раздираемых разноголосицей партий, движений, каст и групп, кто же
искони был силою не разъединяющей, но объединяющей? Таково по самой сути
положение писателей: выразителей национального языка -- главной скрепы
нации, и самой земли, занимаемой народом, а в счастливом случае и
национальной души.
Я думаю, что мировой литературе под силу в эти тревожные часы
человечества помочь ему верно узнать самого себя вопреки тому, что внушается
пристрастными людьми и партиями: перенести сгущенный опыт одних краев в
другие так, чтобы перестало у нас двоиться и рябить в глазах, совместились
бы деления шкал, и одни народы узнали бы верно и сжато истинную историю
других с тою силой узнавания и болевого ощущения, как будто пережили ее
сами, -- и тем обережены бы были от запоздалых жестоких ошибок. А сами мы
при этом, быть может, сумеем развить в себе и мировое зрение: центром глаза,
как и каждый человек, видя близкое, краями глаза начнем вбирать и то, что
делается в остальном мире. И соотнесем, и соблюдем мировые пропорции.
И кому же, как не писателям, высказать порицание не только своим
неудачным правителям (в иных государствах это самый легкий хлеб, этим занят
всякий, кому не лень), но -- и своему обществу, в его ли трусливом унижении
или в самодовольной слабости, но -- и легковесным броскам молодежи, и юным
пиратам с замахнутыми ножами?
Скажут нам: что ж может литература против безжалостного натиска
открытого насилия? А: не забудем, что насилие не живет одно и не способно
жить одно: оно непременно сплетено с ложью.

Страницы: (12) :  <<  ... 3456789101112

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Небрежное обращение с ними может навсегда изуродовать. В углу разместились баллоны со сжатым газом, одни длиной сантиметров в тридцать, другие почти в рост человека. Если пренебречь элементарными мерами предосторожности, то любой из баллонов либо взорвется со страшной силой, либо станет коварно, исподтишка отравлять организм человека.
Смерть присутствует здесь во всех видах, и никто не обращает на это внимания. Привыкли. И вдруг происходит то, что случилось сегодня...
Брэйд зашел в свою лабораторию три часа назад. Реакция окисления, которую он проводил, шла как обычно. Из недавно замененного баллона в систему медленно поступал кислород. Брэйду нужно было только взглянуть на установку и сразу же поехать домой, чтобы ровно в пять часов встретиться со старым Кэпом Энсоном.
У него вошло в привычку прощаться с теми аспирантами, которые оставались в лабораториях, когда он уходил из университета. Кроме того, ему нужно было взять немного титрованного децимолярного раствора соляной кислоты, а точно титрованные реагенты имелись только у Ральфа Ньюфелда.
Войдя в лабораторию Ньюфелда, Брэйд увидел Ральфа, сидевшего спиной к двери, привалившись к внутренней облицовке вытяжного шкафа.
Брэйд нахмурился. Для такого старательного аспиранта, как Ньюфелд, поза была необычной. Проводя эксперимент в вытяжном шкафу, химик всегда опускает между собой и кипящими реагентами подвижную раму с защитным стеклом, чтобы воспламеняющиеся ядовитые газы отводились вентилятором в вытяжную трубу.
Было странно видеть, что рама поднята, а экспериментатор склонил голову на руку внутри шкафа.
- Ральф! - окликнул его Брэйд и подошел к аспиранту. Шаги профессора были неслышны: в лаборатории пол покрыт прессованной пробкой, чтобы случайно упавший сосуд не разбился. Он прикоснулся к Ньюфелду. Тело покачнулось. С неожиданной энергией Брэйд повернул к себе голову Ральфа, заглянул в лицо. Белокурые, коротко подстриженные волосы, как обычно, мелкими кудрями спадали на лоб. Глаза смотрели на Брэйда стеклянным взглядом из-под полуоткрытых век. Это была смерть. Чуткое обоняние химика уловило остатки характерного запаха миндаля...

Айзек Азимов (Isaac Azimov)   
«Постоянная должность»