Образованщина

Именно поэтому нам так гнетуще жить. Но именно поэтому нам так
естественно и распрямиться! Когда давят безо лжи - для освобождения нужны
меры политические. Когда же запустили в нас когти лжи - это уже не политика!
это - вторжение в нравственный мир человека, и распрямленье наше -
отказаться лгать - тоже не есть политика, но возврат своего человеческого
достоинства.
Что есть жертва? - годами отказываться от истинного дыхания,
заглатывать смрад? Или - начать дышать, как и отпущено земному человеку?
Какой циник возьмется вслух возразить против такой линии поведения:
неучастие во лжи?
О, возразят, конечно, тут же, и находчиво: а что есть ложь? А кто это
установят точно, где кончается ложь, где начинается правда? А в какой
исторически-конкретной диалектической обстановке и т.д. - как уже и
изворачиваются лгуны полвека. А ответ самый простой: как видишь ты сам, как
говорит тебе твоя совесть. И надолго будет довольно этого. В зависимости от
кругозора, жизненного опыта, образования, каждый видит, понимает границу
общественно-государственной лжи по-своему: один - ещё очень далеко от себя,
другой - верёвкой, уже перетирающей шею. И там, где, по честности, видишь
эту границу ты, - там и не подчиняйся лжи. От той части лжи отстранись,
которую видишь несомненно, явно. А если искренне не видишь лжи нигде - и
продолжай спокойно жить, как прежде.
Что значит - не лгать? Это ещё не значит - вслух и громко проповедывать
правду (страшно!). Это не значит даже - вполголоса бормотать то, что
думаешь. Это значит только; не говорить того, чего не думаешь, но уж: ни
шепотом, ни голосом, ни поднятием руки, ни опусканием шара, ни поддельной
улыбкой, ни присутствием, ни вставанием, ни аплодисментами.
Области работы, области жизни - разные у всех. Работникам гуманитарных
областей и всем учащимся лгать и участвовать во лжи приходится гуще и
невылазнее, ложь наставлена заборами и заборами. В науках технических её
можно ловчей сторониться, но всё равно: каждый день не миновать такой двери,
такого собрания, такой подписки, такого обязательства, которое есть
трусливое подчинение лжи. Ложь окружает нас и на работе, и в пути, и на
досуге, во всем, что видим мы, слышим и читаем.
И как разнообразны формы лжи, так разнообразны и формы отклонения от
неё. Тот, кто соберёт своё сердце на стойкость и откроет глаза на щупальцы
лжи, - тот в каждом месте, всякий день и час сообразит, как нужно поступить.
Ян Палах - сжёг себя. Это - чрезвычайная жертва. Если б она была не
одиночной - она бы сдвинула Чехословакию. Одиночная - только войдёт в века.
Но так много - не надо от каждого человека, от тебя, от меня. Не придётся
идти и под огнеметы, разгоняющие демонстрации. А всего только - дышать.

Страницы: (30) :  <<  ... 21222324252627282930

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... На здоровье он не
жаловался, не знал, что такое лихорадка, кашель или простуда; дизентерия
обходила его стороной, как и обычные в этих широтах злокачественные
опухоли и кожные болезни, которым подвержены равно белые и черные. Он,
верно, так проспиртовался, что никакой микроб не мог в нем уцелеть. Мне
представлялось, что, едва угодив в окружающую Мак-Аллистера
проспиртованную атмосферу, они так и падают к его ногам мельчайшими
частицами пепла. Все живое бежало от Мак-Аллистера, даже микробы, а ему бы
только виски. Так он и жил!
Это казалось мне загадкой: как могут пять тысяч туземцев мириться с
самовластием какого-то старого сморчка? Каким чудом он держится, а не
скончался скоропостижно уже много лет назад? В противоположность трусливым
меланезийцам, местное племя отличается отвагой и воинственным духом. На
большом кладбище, в головах и ногах погребенных, хранится немало кровавых
трофеев - гарпуны, скребки для ворвани, ржавые штыки и сабли, медные
болты, железные части руля, бомбарды, кирпичи - по-видимому, остатки печей
на китобойных судах, старые бронзовые пушки шестнадцатого века -
свидетельство того, что сюда заходили еще корабли первых испанских
мореплавателей. Не один корабль нашел в этих водах безвременную могилу. И
тридцати лет не прошло с тех пор, как китобойное судно "Бленнердейл",
ставшее в лагуне на ремонт, попало в руки туземцев вместе со всем
экипажем. Та же участь постигла команду "Гаскетта", шхуны, перевозившей
сандаловое дерево. Большой французский парусник "Тулон" был застигнут
штилем у берегов атолла и после отчаянной схватки взят на абордаж и
потоплен у входа в Липау. Только капитану с горсточкой матросов удалось
бежать на баркасе. И, наконец, испанские пушки - о гибели какого из первых
отважных мореплавателей они возвещали? Но все это давно стало достоянием
истории, - почитайте "Южно-Тихоокеанский справочник"! О существовании
другой истории - неписанной - мне еще только предстояло узнать...

Джек Лондон (Jack London)   
«Рассказы южного моря - Ату их, ату!»