Один день Ивана Денисовича

А вот -- и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить).
Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир
сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир -- в штабной барак, к нарядчикам.
Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, -- Шухов вспомнил:
сегодня судьба решается -- хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства
мастерских на новый объект "Соцбытгородок". А Соцбытгородок тот -- поле
голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать,
столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать -- чтоб не
убежать. А потом строить.
Там, верное дело, месяц погреться негде будет -- ни конурки. И костра
не разведешь -- чем топить? Вкалывай на совесть -- одно спасение.
Бригадир озабочен, уладить идет. Какую-нибудь другую бригаду,
нерасторопную, заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не
договоришься. Полкило сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.
Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на
денек освободиться? Ну прямо все тело разнимает.
И еще -- кто из надзирателей сегодня дежурит?
Дежурит -- вспомнил: Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий.
Первый раз глянешь -- прямо страшно, а узнали его -- из всех дежурняков
покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает. Так
что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.
Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху -- сосед
Шухова баптист Алешка, а внизу -- Буйновский, капитан второго ранга бывший,
кавторанг.
Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за
кипятком. Бранились привязчиво, как бабы. Электросварщик из 20-й бригады
рявкнул:
-- Эй, фитили'! -- и запустил в них валенком. -- Помирю!
Валенок глухо стукнулся об столб. Замолчали.
В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:
-- Василь Федорыч! В продстоле передернули, гады: было девятисоток
четыре, а стало три только. Кому ж недодать?
Он тихо это сказал, но уж, конечно, вся та бригада слышала и затаилась:
от кого-то вечером кусочек отрежут.
А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика. Хотя
бы уж одна сторона брала -- или забило бы в ознобе, или ломота прошла. А то
ни то ни сЈ.
Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил
никому, но как бы злорадно:
-- Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!
И Шухов решился -- идти в санчасть.
И тут же чья-то имеющая власть рука сдернула с него телогрейку и
одеяло. Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся. Под ним, равняясь головой с
верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.
Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.
-- Ще -- восемьсот пятьдесят четыре! -- прочел Татарин с белой латки на
спине черного бушлата.

Страницы: (76) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Она была очаровательная женщина - так говорили все и всюду, - и она
очаровывала всех и каждого. Несмотря на это, а быть может, поэтому, раз уж
судьба так лукаво превратна, она любила только одного человека, а именно
майора Вансейтена. Будь миссис Вансейтен некрасива или глупа, Кашима поняла
бы это. Но она была красивая женщина, с очень спокойными глазами, серыми,
словно озеро, перед тем как его коснется свет восходящего солнца. Ни один
мужчина, видевший эти глаза, не мог впоследствии объяснить, что она за
женщина и как на нее нужно смотреть. Глаза ослепляли его. Женщины говорили,
что она "недурна собой, но портит себя старанием казаться такой серьезной".
Однако серьезность ее была естественной. Она не привыкла улыбаться. Она
только шла сквозь жизнь, глядя на тех, кто проходил мимо, и женщинам это не
нравилось, а мужчины преклонялись перед нею и благоговели.
Она знает, какое зло причинила Кашиме, и очень огорчена этим, но майор
Вансейтен не может понять, почему миссис Боулт не заходит к вечернему чаю
хотя бы раза три в неделю.
- Когда на станции живут только две женщины, им следует видеться
почаще, - говорит майор Вансейтен.
Задолго до того, как миссис Вансейтен приехала из тех отдаленных мест,
где есть общество и развлечения, Каррел понял, что миссис Боулт -
единственная в мире женщина, созданная для него, и... вы не смеете их
осуждать. Подобно небу или аду, Кашима лежала за пределами мира, а
Досехрийские горы хорошо хранили их тайну. Боулта это не коснулось. Он
часто уезжал в лагерь, где жил недели по две кряду. Это был жесткий,
тяжелый человек, и ни миссис Боулт, ни Каррел не жалели его. Они обладали
всей Кашимой и друг другом, обладали вполне, и в те дни Кашима была райским
садом. Когда Боулт возвращался из своих поездок, он хлопал Каррела по
спине, называл его "старым другом" и все трое обедали вместе. В те времена
Кашима была счастлива, - божий суд казался ей почти таким же далеким, как
Наркара или железная дорога, бежавшая к морю...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Захолустная комедия»