Один день Ивана Денисовича

Все еще темно было, хотя небо с восхода зеленело и светлело. И тонкий,
злой потягивал с восхода ветерок.
Вот этой минуты горше нет -- на развод идти утром. В темноте, в мороз,
с брюхом голодным, на день целый. Язык отнимается. Говорить друг с другом не
захочешь.
У линейки метался младший нарядчик.
-- Ну, Тюрин, сколько ждать? Опять тянешься?
Младшего-то нарядчика разве Шухов боится, только не Тюрин. Он ему и дых
по морозу зря не погонит, топает себе молча. И бригада за ним по снегу:
топ-топ, скрип-скрип.
А килограмм сала, должно, отнес -- потому что опять в свою колонну
пришла 104-я, по соседним бригадам видать. На Соцгородок победней да
поглупей кого погонят. Ой, лють там сегодня будет: двадцать семь с ветерком,
ни укрыва, ни грева!
Бригадиру сала много надо: и в ППЧ нести и свое брюхо утолакивать.
Бригадир хоть сам посылок не получает -- без сала не сидит. Кто из бригады
получит -- сейчас ему дар несет.
А иначе не проживешь.
Старший нарядчик отмечает по дощечке:
-- У тебя, Тюрин, сегодня один болен, на выходе двадцать три?
-- Двадцать три, -- бригадир кивает.
Кого ж нет? Пантелеева нет. Да разве он болен?
И сразу шу-шу-шу по бригаде: Пантелеев, сука, опять в зоне остался.
Ничего он не болен, опер его оставил. Опять будет стучать на кого-то.
Днем его вызовут без помех, хоть три часа держи, никто не видел, не
слышал.
А проводят по санчасти...
Вся линейка чернела от бушлатов -- и вдоль ее медленно переталкивались
бригады вперед, к шмону. Вспомнил Шухов, что хотел обновить номерок на
телогрейке, протискался через линейку на тот бок. Там к художнику два-три
зэка в очереди стояли. И Шухов стал. Номер нашему брату -- один вред, по
нему издали надзиратель тебя заметит, и конвой запишет, а не обновишь номера
впору -- тебе же и кондей: зачем об номере не заботишься?
Художников в лагере трое, пишут для начальства картины бесплатные, а
еще в черед ходят на развод номера писать. Сегодня старик с бородкой
седенькой. Когда на шапке номер пишет кисточкой -- ну, точно как поп миром
лбы мажет.
Помалюет, помалюет и в перчатку дышит. Перчатка вязаная, тонкая, рука
окостеневает, чисел не выводит.
Художник обновил Шухову "Щ-854" на телогрейке, и Шухов, уже не
запахивая бушлата, потому что до шмона оставалось недалеко, с веревочкой в
руке догнал бригаду. И сразу разглядел: однобригадник его Цезарь курил, и
курил не трубку, а сигарету -- значит, подстрельнуть можно. Но Шухов не стал
прямо просить, а остановился совсем рядом с Цезарем и вполоборота глядел
мимо него.
Он глядел мимо и как будто равнодушно, но видел, как после каждой
затяжки (Цезарь затягивался редко, в задумчивости) ободок красного пепла
передвигался по сигарете, убавляя ее и подбираясь к мундштуку.

Страницы: (76) :  <<  ... 45678910111213141516171819 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Дон Арьяс

Король растроган, но - идите.
Да, силой чувства своего
Вы оба тронули его!

Король

Севилье от меня скажите,
Что верю я ее защите.

Дон Педро де Гусман и Фарфан де Рибера уходят.



ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ


Король, дон Арьяс.

Дон Арьяс

Ну что, как вы нашли Севилью?

Король

Пока я не был с ней знаком,
Я точно не был королем,
А нынче сказка стала былью...

Дон Арьяс

И лучше будет с каждым днем!

Король

Красавец город, несомненно.
В нем все так пышно, драгоценно,
И кто в нем долго проживет,
Тому он будет постепенно
Избыток открывать красот.

Дон Арьяс

Просторы улиц, роскошь зданий...
Великолепием таким
Не может похвалиться Рим!

Король

А про божественных созданий
Мы ничего не говорим?
Твои уста вдруг онемели
И похвалы им не нашли.
Светил так много, неужели
Тебя лучи их не сожгли
Или хотя бы не согрели?

Дон Арьяс

О нет, затмила небосклон
Собою донья Леонора!
Красою черт, лучами взора,
Как солнцем, был я ослеплен...

Вега Карпио, Лопе Феликс де (Vega Carpio, Lope Felix de)   
«Звезда Севильи»