Один день Ивана Денисовича

Тут же и Фетюков, шакал, подсосался, стал прямо против Цезаря и в рот
ему засматривает, и глаза горят.
У Шухова ни табачинки не осталось, и не предвидел он сегодня прежде
вечера раздобыть -- он весь напрягся в ожидании, и желанней ему сейчас был
этот хвостик сигареты, чем, кажется, воля сама, -- но он бы себя не уронил и
так, как Фетюков, в рот бы не смотрел.
В Цезаре всех наций намешано: не то он грек, не то еврей, не то цыган
-- не поймешь. Молодой еще. Картины снимал для кино. Но и первой не доснял,
как его посадили. У него усы черные, слитые, густые. Потому не сбрили здесь,
что на деле так снят, на карточке.
-- Цезарь Маркович! -- не выдержав, прослюнявил Фетюков. -- Да-айте
разок потянуть!
И лицо его передергивалось от жадности и желания.
...Цезарь приоткрыл веки, полуспущенные над черными глазами, и
посмотрел на Фетюкова. Из-за того он и стал курить чаще трубку, чтоб не
перебивали его, когда он курит, не просили дотянуть. Не табака ему было
жалко, а прерванной мысли. Он курил, чтобы возбудить в себе сильную мысль и
дать ей найти что-то. Но едва он поджигал сигарету, как сразу в нескольких
глазах видел: "Оставь докурить!"
...Цезарь повернулся к Шухову и сказал:
-- Возьми, Иван Денисыч!
И большим пальцем вывернул горящий недокурок из янтарного короткого
мундштука.
Шухов встрепенулся (он и ждал так, что Цезарь сам ему предложит), одной
рукой поспешно благодарно брал недокурок, а второю страховал снизу, чтоб не
обронить. Он не обижался, что Цезарь брезговал дать ему докурить в мундштуке
(у кого рот чистый, а у кого и гунявый), и пальцы его закалелые не
обжигались, держась за самый огонь. Главное, он Фетюкова-шакала пересек и
вот теперь тянул дым, пока губы стали гореть от огня. М-м-м-м! Дым разошелся
по голодному телу, и в ногах отдалось и в голове.
И только эта благость по телу разлилась, как услышал Иван Денисович
гул:
-- Рубахи нижние отбирают!...
Так и вся жизнь у зэка, Шухов привык: только и высматривай, чтоб на
горло тебе не кинулись.
Почему -- рубахи? Рубахи ж сам начальник выдавал?!... Не, не так...
Уж до шмона оставалось две бригады впереди, и вся 104-я разглядела:
подошел от штабного барака начальник режима лейтенант Волково'й и крикнул
что-то надзирателям. И надзиратели, без Волкового шмонявшие кое-как, тут
зарьялись, кинулись, как звери, а старшина их крикнул:
-- Ра-асстегнуть рубахи!
Волкового не то что зэки и не то что надзиратели -- сам начальник
лагеря, говорят, боится. Вот Бог шельму метит, фамильицу дал! -- иначе, как
волк, Волковой не смотрит. Темный, да длинный, да насупленный -- и носится
быстро. Вынырнет из-за барака: "А тут что собрались?" Не ухоронишься.
Поперву он еще плетку таскал, как рука до локтя, кожаную, крученую.

Страницы: (76) :  <<  ... 567891011121314151617181920 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Приходил уже не студентом,
не гостем: долгими уговорами, заручившись ходатайством известных писателей,
убедил Марию Александровну не скрывать дальше записные книжки Андрея
Платоновича, плотно набитые в картонную коробку, -- разобраться в заметках,
датировать их, снять копии... За полтора года эта работа была нами сделана.
(Необходимые пояснения к текстам даны в конце книжки. Эмоции тоже опускаю:
вообрази, читатель, что сам ты одним из первых заглянул в рукописи гения, а
после, вникнув уже в платоновские записи и по достоинству оценив их
пророческий смысл, представь, каково было прочитать та ко е в годы
всесоюзной эйфории и повального запрета любой живой мысли.) Понимая, что
шансы почти нулевые (тогда существовало вето на появление "новых"
художественных произведений многих ушедших писателей, в том числе и
Платонова), мы все же решили рискнуть -- подготовили для пчати подборку
наиболее интересных текстов (ведь не "художественное
произведение"--всего-навсего книжки записные!). Понятно,
и записи к не изданным у нас повестям и роману включили, в расчете на
редакторское неведение, и откровенный "непроходняк" -- чтобы красному
карандашу и ножницам было где погулять. И почти половину подборки удалось в
два приема напечатать в писательском еженедельнике ("Литературная Россия" No
1'82 и No 21'83), пусть и с ощутимыми потерями. Вторую публикацию Мария
Александровна уже не увидела... Только шесть лет спустя
в "Огоньке" (No 33' 89) вышло все, отсеченное прежде.

Сегодня Андрей Платонов вернулся к нам, полностью и навсегда. Из-под
семи замков выпорхнули его арестованные больше чем на полвека книги. В день
его девяностолетия на фасаде Дома на Тверском открыта памятная доска,
выполненная товарищем Андрея Платоновича скульптором Федотом Сучковым
(фрамент ее -- портрет-барельеф писателя воспроизведен на нашей обложке)...

Андрей Платонов   
«Деревянное растение»