Один день Ивана Денисовича

Привез кто-то с войны трафаретки, и с тех пор пошло, пошло, и все
больше таких мастаков -- красиле'й набирается: нигде не состоят, нигде не
работают, месяц один помогают колхозу, как раз в сенокос да в уборку, а за
то на одиннадцать месяцев колхоз ему справку дает, что колхозник такой-то
отпущен по своим делам и недоимок за ним нет. И ездят они по всей стране и
даже в самолетах летают, потому что время свое берегут, а деньги гребут
тысячами многими, и везде ковры малюют: пятьдесят рублей ковер на любой
простыне старой, какую дадут, какую не жалко, -- а рисовать тот ковер будто
бы час один, не более. И очень жена надежду таит, что вернется Иван и тоже в
колхоз ни ногой, и тоже таким красилЈм станет. И они тогда подымутся из
нищеты, в какой она бьется, детей в техникум отдадут, и заместо старой избы
гнилой новую поставят. Все красили' себе дома новые ставят, близ железной
дороги стали дома теперь не пять тысяч, как раньше, а двадцать пять.
Хоть сидеть Шухову еще немало, зиму-лето да зиму-лето, а всЈ ж
разбередили его эти ковры. Как раз для него работа, если будет лишение прав
или ссылка.
Просил он тогда жену описать -- как же он будет красилЈм, если отроду
рисовать не умел? И что это за ковры такие дивные, что' на них? Отвечала
жена, что рисовать их только дурак не сможет: наложи трафаретку и мажь
кистью сквозь дырочки. А ковры есть трех сортов: один ковер "Тройка" -- в
упряжи красивой тройка везет офицера гусарского, второй ковер -- "Олень", а
третий -- под персидский. И никаких больше рисунков нет, но и за эти по всей
стране люди спасибо говорят и из рук хватают. Потому что настоящий ковер не
пятьдесят рублей, а тысячи стоит.
Хоть бы глазом одним посмотреть Шухову на те ковры...
По лагерям да по тюрьмам отвык Иван Денисович раскладывать, что'
завтра, что' через год да чем семью кормить. Обо всем за него начальство
думает -- оно, будто, и легче. А как на волю ступишь?...
Из рассказов вольных шоферов и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую
дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут и тем живы.
В обход бы и Шухов пробрался. Заработок, видать, легкий, огневой. И от
своих деревенских отставать вроде обидно... Но, по душе, не хотел бы Иван
Денисович за те ковры браться. Для них развязность нужна, нахальство,
милиции на лапу совать. Шухов же сорок лет землю топчет, уж зубов нет
половины и на голове плешь, никому никогда не давал и не брал ни с кого и в
лагере не научился.
Легкие деньги -- они и не весят ничего, и чутья такого нет, что вот,
мол, ты заработал. Правильно старики говорили: за что не доплатишь, того не
доносишь. Руки у Шухова еще добрые, смогают, неуж он себе на воле верной
работы не найдет.
Да еще пустят ли когда на ту волю? Не навалят ли еще десятки ни за
так?.

Страницы: (76) :  <<  ... 10111213141516171819202122232425 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... На следующий день я пришел
в пансион к Себастьену и узнал от бедного мальчика, что его отец по приказу
короля, испрошенному какой-то придворной дамой, заключен в Бастилию! И тогда
я опять подумал, что у короля, которого все считают таким добрым, при всей
его доброте случаются долгие периоды затмения, неведения или забывчивости, и
вот, чтобы исправить, насколько это в моих силах, одну из ошибок, которую
допустил король в такой вот период забывчивости, неведения или затмения, я,
сколько мог, способствовал взятию Бастилии. Мы вошли в нее, хотя это было
нелегко: солдаты короля стреляли в нас, и мы потеряли почти двести человек
убитыми, и это дало мне новые основания усомниться в великой доброте короля,
в которую все так верили, но Бастилия была взята, и в одной из камер я нашел
господина Жильбера, ради которого я только что раз двадцать рисковал жизнью.
К тому же господин Жильбер первым делом заявил мне, что король добр, что он
даже понятия не имеет о большинстве несправедливостей, которые творятся от
его имени, и что винить в этих несправедливостях надо не его, а министров; в
ту пору любое слово господина Жильбера звучало для меня все равно как
божественное откровение, и я поверил ему; к тому же Бастилия была взята,
господин Жильбер на свободе, а мы с Питу целы и невредимы, и я забыл про
расстрел на улице Сент-Оноре, про избиение в саду Тюильри, про полторы, а то
и две сотни убитых свирелью принца Саксонского и про заключение господина
Жильбера всего-навсего по просьбе придворной дамы... Но прошу прощения,
господин граф, - спохватился Бийо, - все это вас не касается, и вы меня
вызвали на разговор с глазу на глаз не для того, чтобы слушать пустую
болтовню темного крестьянина. Вы ведь не только знатный дворянин, но и
ученый человек.
И Бийо протянул руку к двери, намереваясь вернуться в комнату короля.

Однако Шарни удержал его.
У Шарни были две причины удерживать его.
Первая: ему становились ясны поводы враждебности Бийо, а в нынешних
обстоятельствах это было немаловажно; вторая: он выигрывал время...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Графиня де Шарни (часть 3)»