Один день Ивана Денисовича

Однако на каждом объекте такой порядок:
весь инструмент утром получили, вечером сдали. И какой завтра инструмент
захватишь -- это от удачи. Но Шухов однажды обсчитал инструментальщика и
лучший мастерок зажилил. И теперь каждый вечер он его перепрятывает, а утро
каждое, если кладка будет, берет. Конечно, погнали б сегодня 104-ю на
Соцгородок -- и опять Шухов без мастерка. А сейчас камешек отвалил, в щелку
пальцы засунул -- вот он, вытянул.
Шухов и Кильдигс вышли из авторемонтных и пошли в сторону сборных
домов. Густой пар шел от их дыхания. Солнце уже поднялось, но было без
лучей, как в тумане, а по бокам солнца вставали, кесь, столбы.
-- Не столбы ли? -- кивнул Шухов Кильдигсу.
-- А нам столбы не мешают, -- отмахнулся Кильдигс и засмеялся. -- Лишь
бы от столба до столба колючку не натянули, ты вот что смотри.
Кильдигс без шутки слова не знает. За то его вся бригада любит. А уж
латыши со всего лагеря его почитают как! Ну, правда, питается Кильдигс
нормально, две посылки каждый месяц, румяный, как и не в лагере он вовсе.
Будешь шутить.
Ихьего объекта зона здорова' -- пока-а пройдешь через всю. Попались по
дороге из 82-й бригады ребятишки -- опять их ямки долбать заставили. Ямки
нужны невелики: пятьдесят на пятьдесят и глубины пятьдесят, да земля та и
летом, как камень, а сейчас морозом схваченная, пойди ее угрызи. Долбают ее
киркой -- скользит кирка, и только искры сыплются, а земля -- ни крошки.
Стоят ребятки каждый над своей ямкой, оглянутся -- греться им негде, отойти
не велят, -- давай опять за кирку. От нее все тепло.
Увидел средь них Шухов знакомого одного, вятича, и посоветовал:
-- Вы бы, слышь, землерубы, над каждой ямкой теплянку развели. Она б и
оттаяла, земля-та.
-- Не велят, -- вздохнул вятич. -- Дров не дают.
-- Найти надо.
А Кильдигс только плюнул.
-- Ну, скажи, Ваня, если б начальство умное было -- разве поставило бы
людей в такой мороз кирками землю долбать?
Еще Кильдигс выругался несколько раз неразборчиво и смолк, на морозе не
разговоришься. Шли они дальше и дальше и подошли к тому месту, где под
снегом были погребены щиты сборных домов.
С Кильдигсом Шухов любит работать, у него одно только плохо -- не
курит, и табаку в его посылках не бывает.
И правда, приметчив Кильдигс: приподняли вдвоем доску, другую -- а под
них толя рулон закатан.
Вынули. Теперь -- как нести? С вышки заметят -- это ничто: у попок
только та забота, чтоб зэки не разбежались, а внутри рабочей зоны хоть все
щиты на щепки поруби. И надзиратель лагерный если навстречу попадется --
тоже ничто: он сам приглядывается, что б ему в хозяйство пошло. И работягам
всем на эти сборные дома наплевать. И бригадирам тоже. Печется об них только
прораб вольный, да десятник из зэков, да Шкуропатенко долговязый.

Страницы: (76) :  <<  ... 16171819202122232425262728293031 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Пережил я примерно то же, что, если
верить книгам, переживают после своей инициации
приобщившиеся к дзэн-буддизму. Для этого мне
нужно было пропитаться отвращением к знанию,
понять тщету всего и все сокрушить, изведать
безнадежность, потом смириться и, так сказать, самому себе
поставить летальный диагноз, и лишь тогда я
вернул ощущение собственной личности. Мне
пришлось подойти к самому краю и прыгнуть -- в
темноту.

Я упомянул о Реальности, но ведь я знаю,
что приблизиться к ней невозможно, иначе как
посредством писательства. Я теперь меньше познаю
и больше понимаю, -- но каким-то особенным,
незаконным способом. Все увереннее удается мне.
овладеть даром непосредственности. Во мне
развивается способность постигать, улавливать,
анализировать, соединять, давать имя,
устанавливать факты, выражать их, -- причем все
сразу. То, что составляет структуру вещей, теперь
легче открывается моему глазу. Инстинктивно я
избегаю всех четких истолкований: чем они проще,
тем глубже настоящая тайна. А то, что мне ведомо, становится все более неизъяснимым.
Мною движет убежденность, которая не нуждается в
доказательствах, равно как вере. Я живу для
одного себя, но себялюбия или эгоизма в этом нет и
следа. Я всего лишь стараюсь прожить то, что мне
отпущено, и тем самым помогаю равновесию вещей в
мире. Помогаю движению, нарождению, умиранию,
изменению, свершающимся в космосе, и делаю это
всеми средствами, день за днем. Отдаю все, чем
располагаю. Отдаю в охотку, но и вбираю сам, -- все,
что способен вместить. Я и венценосец, и пират. Я
символ равенства, олицетворение Весов, ставших
самостоятельным знаком, когда Дева отделилась от
Скорпиона. На мой взгляд, в мире более чем
достаточно места для каждого, ведь сколько их,
этих бездонных провалов между текущими
мгновениями, и великих вселенных, населенных
одним-единственным индивидуумом, и огромных
островов, на которых обретшие собственную
личность вольны ее совершенствовать как
заблагорассудится...

Миллер Валентин Генри   
«Размышление о писательстве»