Один день Ивана Денисовича

Потом уж нырнул в растворную.
Там после солнца совсем темно ему показалось и не теплей, чем на улице.
Сыроватей как-то.
Сгрудились все около круглой печурки, поставленной Шуховым, и около
той, где песок греется, пуская из себя парок. Кому места не хватило -- сидят
на ребре ящика растворного. Бригадир у самой печки сидит, кашу доедает. На
печке ему Павло кашу разогрел.
Шу-шу -- среди ребят. Повеселели ребята. И Иван Денисычу тоже тихо
говорят: бригадир процентовку хорошо закрыл. Веселый пришел.
Уж где он там работу нашел, какую -- это его, бригадирова, ума дело.
Сегодня вот за полдня что сделали? Ничего. Установку печки не оплатят, и
обогревалку не оплатят: это для себя делали, не для производства. А в наряде
что-то писать надо. Может, еще Цезарь бригадиру что в нарядах подмучает --
уважителен к нему бригадир, зря бы не стал.
"Хорошо закрыл" -- значит, теперь пять дней пайки хорошие будут. Пять,
положим, не пять, а четыре только: из пяти дней один захалтыривает
начальство, катит на гарантийке весь лагерь вровень, и лучших и худших.
Вроде не обидно никому, всем ведь поровну, а экономят на нашем брюхе. Ладно,
зэка желудок все перетерпливает: сегодня как-нибудь, а завтра наедимся. С
этой мечтой и спать ложится лагерь в день гарантийки.
А разобраться -- пять дней работаем, а четыре дня едим.
Не шумит бригада. У кого есть -- покуривают втихомолку. Сгрудились во
теми -- и на огонь смотрят. Как семья большая. Она и есть семья, бригада.
Слушают, как бригадир у печки двум-трем рассказывает. Он слов зря никогда не
роняет, уж если рассказывать пустился -- значит, в доброй душе.
Тоже он в шапке есть не научился, Андрей Прокофьич. Без шапки голова
его уже старая. Стрижена коротко, как у всех, а и в печном огне видать,
сколь седины меж его сероватых волос рассеяно.
-- ...Я и перед командиром батальона дрожал, а тут комполка!
"Красноармеец Тюрин по вашему распоряжению..." Из-под бровей диких
уставился: "А зовут как, а по отчеству?" Говорю. "Год рождения?" Говорю. Мне
тогда, в тридцатом году, что ж, двадцать два годика было, теленок. "Ну, как
служишь, Тюрин?" -- "Служу трудовому народу!" Как вскипятится, да двумя
руками по столу -- хлоп! "Служишь ты трудовому народу, да кто ты сам,
подлец?!" Та'к меня варом внутри!... Но креплюсь: "Стрелок-пулеметчик,
первый номер. Отличник боевой и полити..." -- "Ка-кой первый номер, гад?
Отец твой кулак! Вот, из Каменя бумажка пришла! Отец твой кулак, а ты
скрылся, второй год тебя ищут!" Побледнел я, молчу. Год писем домой не
писал, чтоб следа не нашли. И живы ли там, ничего не знал, ни дома про меня.
"Какая ж у тебя совесть, -- орет, четыре шпалы трясутся, -- обманывать
рабоче-крестьянскую власть?" Я думал, бить будет. Нет, не стал.

Страницы: (76) :  <<  ... 29303132333435363738394041424344 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... В струях речных вод, в мерцании ночных светил, в
сиянии солнечных лучей мелькали перед ним образы, носились неугомонные
мысли. Грезы и душевную тревогу навевали на него и курение жертвенного
фимиама, и стихи Ригве-ды, и поучения древних брахманов.
И Сиддхартха познал муки неудовлетворенности. Он по чувствовал, что
любви родителей, любви Говинды, его друга, недостаточно, чтобы навсегда и
всецело осчастливить, успокоить и насытить его. Он догадывался, что его
достопочтенный отец и другие его учителя -- мудрые брахманы уже передали ему
большую и лучшую часть своей мудрости, что они уже передали все свое
богатство в его алчущий сосуд,-- но не наполнился сосуд, не удовлетворена
мысль, не успокоилась душа, не умиротворено сердце. Омовения вещь хорошая,--
но не водою же смыть грех, утолить жажду души, унять тревогу сердца?
Превосходны жертвоприношения и вознесения молитв к богам -- но разве этого
достаточно? Разве жертвоприношения дают счастье? А боги? Действительно ли
творцом мира был Праджапати, а не Атман -- Он, Единственный, Всеединый? Ведь
и боги существа сотворенные, как я и ты, подчиненные времени, преходящие...
И хорошо ли в таком случае, правильно ли, имеет ли смысл приносить им
жертвы? Кому же и приносить жертвы, Кому поклоняться, как не Ему,
Единственному, Атману? И где искать Атмана, Где Он пребывает, где бьется Его
извечное сердце? Где, как не в собственном Я, в его сокровенной глубине, в
том Не уничтожаемом, что каждый носит в себе? Но где же, где это Я, это
сокровенное, это начало начал? Оно не в плоти и не в крови, не в мысли и не
в сознании,-- учат мудрейшие. Где оно тогда? Существует ли иной путь, чтоб
проникнуть туда, к этому Я, ко мне, к Атману? И стоит ли его искать? увы,
никто не может указать этот путь, никто не знает его,-- ни отец, ни
наставники и мудрецы, ни священные жертвенные песнопения. Все-то они --
брахманы и их священные книги -- знают, всем-то и даже более чем всем они
интересовались- творением мира, происхождением речи, пищи, вдыхания и
выдыхания, соотношением чувств, деяниями богов...

Герман Гёссе (Hermann Hesse)   
«Сиддхартха»