Один день Ивана Денисовича

.. Осилил я каменную гладкую стенку,
перемахнул с буханками -- и в перронную уборную. Там постоял -- никто не
гонится. Выхожу как пассажир, солдатик. А на путе' стоит как раз Владивосток
-- Москва. За кипятком -- свалка, друг друга котелками по головам. Кружится
девушка в синей кофточке с двухлитровым чайником, а подступить к
кипятильнику боится. Ноги у нее крохотулечные, обшпарят или отдавят. "На,
говорю, буханки мои, сейчас тебе кипятку!" Пока налил, а поезд трогает. Она
буханки мои дЈржит, плачет, что с ими делать, чайник бросить рада. "Беги,
кричу, беги, я за тобой!" Она впереде', я следом. Догнал, одной рукой
подсаживаю, -- а поезд гону! Я -- тоже на подножку. Не стал меня кондуктор
ни по пальцам бить, ни в грудки спихивать: ехали другие бойцы в вагоне, он
меня с ними попутал.
Толкнул Шухов Сеньку под бок: на, докури, мол, недобычник. С мундштуком
ему своим деревянным и дал, пусть пососет, нечего тут. Сенька, он чудак, как
артист: руку одну к сердцу прижал и головой кивает. Ну, да что' с
глухого!...
Рассказывает бригадир:
-- Шесть их, девушек, в купе закрытом ехало, ленинградские студентки с
практики. На столике у них маслице да фуяслице, плащи на крючках
покачиваются, чемоданчики в чехолках. Едут мимо жизни, семафоры зеленые...
Поговорили, пошутили, чаю вместе выпили. А вы, спрашивают, из какого вагона?
Вздохнул я и открылся: из такого я, девочки, вагона, что вам жить, а мне
умирать...
Тихо в растворной. Печка горит.
-- Ахали, охали, совещались... Все ж прикрыли меня плащами на третьей
полке. Тогда кондуктора с гепеушниками ходили. Не о билете шло -- о шкуре.
До Новосибирска дотаили, довезли... Между прочим, одну из тех девочек я
потом на Печоре отблагодарил: она в тридцать пятом в Кировском потоке
попала, доходила на общих, я ее в портняжную устроил.
-- Може, раствор робыть? -- Павло шепотом бригадира спрашивает.
Не слышит бригадир.
-- Домой я ночью пришел с огородов. Отца уже угнали, мать с ребятишками
этапа ждала. Уж была обо мне телеграмма, и сельсовет искал меня взять.
Трясемся, свет погасили и на пол сели под стенку, а то активисты по деревне
ходили и в окна заглядывали. Тою же ночью я маленького братишку прихватил и
повез в теплые страны, во Фрунзю. Кормить было нечем что его, что себя. Во
Фрунзи асфальт варили в котле, и шпана кругом сидела. Я подсел к ним:
"Слушай, господа бесштанные! Возьмите моего братишку в обучение, научите
его, как жить!" Взяли... Жалею, что и сам к блатным не пристал...
-- И никогда больше брата не встречали? -- кавторанг спросил.
Тюрин зевнул.
-- Не, никогда не встречал. -- Еще зевнул. Сказал: -- Ну, не горюй,
ребята! Обживемся и на ТЭЦ. Кому раствор разводить -- начинайте, гудка не
ждите.

Страницы: (76) :  <<  ... 31323334353637383940414243444546 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... На следующий день я пришел
в пансион к Себастьену и узнал от бедного мальчика, что его отец по приказу
короля, испрошенному какой-то придворной дамой, заключен в Бастилию! И тогда
я опять подумал, что у короля, которого все считают таким добрым, при всей
его доброте случаются долгие периоды затмения, неведения или забывчивости, и
вот, чтобы исправить, насколько это в моих силах, одну из ошибок, которую
допустил король в такой вот период забывчивости, неведения или затмения, я,
сколько мог, способствовал взятию Бастилии. Мы вошли в нее, хотя это было
нелегко: солдаты короля стреляли в нас, и мы потеряли почти двести человек
убитыми, и это дало мне новые основания усомниться в великой доброте короля,
в которую все так верили, но Бастилия была взята, и в одной из камер я нашел
господина Жильбера, ради которого я только что раз двадцать рисковал жизнью.
К тому же господин Жильбер первым делом заявил мне, что король добр, что он
даже понятия не имеет о большинстве несправедливостей, которые творятся от
его имени, и что винить в этих несправедливостях надо не его, а министров; в
ту пору любое слово господина Жильбера звучало для меня все равно как
божественное откровение, и я поверил ему; к тому же Бастилия была взята,
господин Жильбер на свободе, а мы с Питу целы и невредимы, и я забыл про
расстрел на улице Сент-Оноре, про избиение в саду Тюильри, про полторы, а то
и две сотни убитых свирелью принца Саксонского и про заключение господина
Жильбера всего-навсего по просьбе придворной дамы... Но прошу прощения,
господин граф, - спохватился Бийо, - все это вас не касается, и вы меня
вызвали на разговор с глазу на глаз не для того, чтобы слушать пустую
болтовню темного крестьянина. Вы ведь не только знатный дворянин, но и
ученый человек.
И Бийо протянул руку к двери, намереваясь вернуться в комнату короля.

Однако Шарни удержал его.
У Шарни были две причины удерживать его.
Первая: ему становились ясны поводы враждебности Бийо, а в нынешних
обстоятельствах это было немаловажно; вторая: он выигрывал время...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Графиня де Шарни (часть 3)»