Один день Ивана Денисовича

Уж повел Шухов третий ряд (и Кильдигс тоже третий начал), как по трапу
прется еще один дозорщик, еще один начальник -- строительный десятник Дэр.
Москвич. Говорят, в министерстве работал.
Шухов от Кильдигса близко стоял, показал ему на Дэра.
-- А-а! -- отмахивается Кильдигс. -- Я с начальством вообще дела не
имею. Только если он с трапа свалится, тогда меня позовешь.
Сейчас станет сзади каменщиков и будет смотреть. Вот этих наблюдателей
пуще всего Шухов не терпит. В инженеры лезет, свинячья морда! А один раз
показывал, как кирпичи класть, так Шухов обхохотался. По-нашему, вот построй
один дом своими руками, тогда инженер будешь.
В ТемгенЈве каменных домов не знали, избы из дерева. И школа тоже
рубленая, из заказника лес привозили в шесть саженей. А в лагере
понадобилось на каменщика -- и Шухов, пожалуйста, каменщик. Кто два дела
руками знает, тот еще и десять подхватит.
Нет, не свалился Дэр, только споткнулся раз. Взбежал наверх чуть не
бегом.
-- Тю-урин! -- кричит, и глаза навыкате. -- Тю-рин!
А вслед ему по трапу Павло взбегает с лопатой, как был.
Бушлат у Дэра лагерный, но новенький, чистенький. Шапка отличная,
кожаная. А номер и на ней, как у всех: Б-731.
-- Ну? -- Тюрин к нему с мастерком вышел. Шапка бригадирова съехала
накось, на один глаз.
Что-то небывалое. И пропустить никак нельзя, и раствор стынет в
корытце. Кладет Шухов, кладет и слушает.
-- Да ты что?! -- Дэр кричит, слюной брызгает. -- Это не карцером
пахнет! Это уголовное дело, Тюрин! Третий срок получишь!
Только тут прострельнуло Шухова, в чем дело. На Кильдигса глянул -- и
тот уж понял. Толь! Толь увидал на окнах.
За себя Шухов ничуть не боится, бригадир его не продаст. Боится за
бригадира. Для нас бригадир -- отец, а для них -- пешка. За такие дела
второй срок на севере бригадиру вполне паяли.
Ух, как лицо бригадирово перекосило! Ка-ак швырнет мастерок под ноги! И
к Дэру -- шаг! Дэр оглянулся -- Павло лопату наотмашь подымает.
Лопату-то! Лопату-то он не зря прихватил...
И Сенька, даром что глухой, -- понял: тоже руки в боки и подошел. А он
здоровый, леший.
Дэр заморгал, забеспокоился, смотрит, где пятый угол.
Бригадир наклонился к Дэру и тихо так совсем, а явственно здесь
наверху:
-- Прошло ваше время, заразы, срока' давать! Ес-сли ты слово скажешь,
кровосос, -- день последний живешь, запомни!
Трясет бригадира всего. Трясет, не уймется никак.
И Павло остролицый прямо глазом Дэра режет, прямо режет.
-- Ну что вы, что вы, ребята! -- Дэр бледный стал -- и от трапа
подальше.
Ничего бригадир больше не сказал, поправил шапку, мастерок поднял
изогнутый и пошел к своей стене.
И Павло с лопатой медленно пошел вниз.

Страницы: (76) :  <<  ... 36373839404142434445464748495051 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... У него плантация в
пятьсот акров, и он творит чудеса, защищая ее от ветра. Но как там корни
держатся в земле, не понимаю, хоть убейте. Ветрено ли там? Да ведь в
Гамакуа всегда дуют сильные ветры. Из Кохалы сообщают, что шхуна под
парусами, на которых взято по два рифа, идет против ветра по проливу между
Гавайей и Мауи и ей туго приходится.
- Сидя здесь, трудно себе это представить, - сказал я, все еще не
убежденный. - Неужели же хоть слабые порывы этих ветров никогда не
проникают сюда каким-нибудь окольным путем?
- Никогда. Наш береговой бриз не имеет ничего общего с ветрами по ту
сторону Мауна-Кеа и Мауна-Лоа. Он чисто местный. Понимаете, земля излучает
свое тепло быстрее, чем море, и потому ночью, когда она остывает, ветер
дует с берега. А днем земля нагревается сильнее, и ветер дует с моря...
Вот вслушайтесь! Теперь дышит земля: поднимается горный ветер.
Я и в самом деле услышал, как ветерок, приближаясь, тихо шелестит в
листве кофейных деревьев, шевелит плоды баобаба и вздыхает среди стеблей
сахарного тростника. На террасе воздух все еще был недвижим. Но вот
долетело и сюда первое дуновение горного ветра, мягкое, полное пряного
аромата, прохладное. И что это была за дивная прохлада, ласкающая, как
шелк, хмельная, как вино! Только горный ветер Коны приносит такую
упоительную свежесть.
- Теперь вы понимаете, почему я восемнадцать лет назад влюбился в
Кону? - спросил Кадуорт. - Я не смогу никогда отсюда уехать. Это было бы
ужасно, я бы, кажется, умер с тоски. Еще один человек любил Кону так же,
как я. Пожалуй, даже сильнее: ведь он родился здесь, на побережье. Он
замечательный человек и мой лучший друг, ближе родного брата. Но он
покинул Кону - и не умер.
- А что его заставило уехать? - спросил я. - Любовь? Женщина?
Кадуорт покачал головой.
- Нет. И никогда он не вернется сюда, хотя сердце свое оставил здесь
и до самой смерти не разлюбит Коны.
Мой собеседник некоторое время молчал, засмотревшись на береговые
огни Каула внизу...

Джек Лондон (Jack London)   
«Храм гордыни - Шериф Коны»