Один день Ивана Денисовича

Ме-едленно...
Да-а. Вот она, кровь-то резаных этих... Троих зарезали, а лагеря не
узнать.
И оставаться Дэру страшно, и спускаться страшно. Спрятался за
Кильдигса, стоит.
А Кильдигс кладет -- в аптеке так лекарства вешают: личностью доктор и
не торопится ничуть. К Дэру он все спиной, будто его и не видал.
Подкрадывается Дэр к бригадиру. Где и спесь его вся.
-- Что ж я прорабу скажу, Тюрин?
Бригадир кладет, головы не поворачивая:
-- А скажете -- было так. Пришли -- так было.
Постоял еще Дэр. Видит, убивать его сейчас не будут. Прошелся тихонько,
руки в карманы заложил.
-- Э, Ща -- восемьсот пятьдесят четыре, -- пробурчал. -- Раствора
почему тонкий слой кладешь?
На ком-то надо отыграться. У Шухова ни к перекосам, ни к швам не
подкопаешься -- так вот раствор тонок.
-- Дозвольте заметить, -- прошепелявил он, а с насмешечкой: -- что,
если слой толстый сейчас ложить, весной эта ТЭЦ потечет вся.
-- Ты -- каменщик и слушай, что тебе десятник говорит, -- нахмурился
Дэр и щеки поднадул, привычка у него такая.
Ну, кой-где, может, и тонко, можно бы и потолще, да ведь это если
класть не зимой, а по-человечески. Надо ж и людей пожалеть. Выработка нужна.
Да чего объяснять, если человек не понимает!
И пошел Дэр по трапу тихо.
-- Вы мне подъемник наладьте! -- бригадир ему со стены вослед. -- Что
мы -- ишаки? На второй этаж шлакоблоки вручную!
-- Тебе подъем оплачивают, -- Дэр ему с трапа, но смирно.
-- "На тачках"? А ну, возьмите тачку, прокатите по трапу. "На носилках"
оплачивайте!
-- Да что мне, жалко? Не проведет бухгалтерия "на носилках".
-- Бухгалтерия! У меня вся бригада работает, чтоб четырех каменщиков
обслужить. Сколько я заработаю?
Кричит бригадир, а сам кладет без отрыву.
-- Раство-ор! -- кричит вниз.
-- Раство-ор! -- перенимает Шухов. ВсЈ подровняли на третьем ряду, а на
четвертом и развернуться. Надо б шнур на рядок вверх перетянуть, да живет и
так, рядок без шнура прогоним.
Пошел себе Дэр по полю, съежился. В контору, греться. Неприютно ему
небось. А и думать надо, прежде чем на такого волка идти, как Тюрин. С
такими бригадирами он бы ладил, ему б и хлопот ни о чем: горбить не требуют,
пайка высокая, живет в кабине отдельной -- чего еще? Так ум выставляет.
Пришли снизу, говорят -- и прораб по электромонтажным ушел, и монтер
ушел -- нельзя подъемника наладить.
Значит, ишачь!
Сколько Шухов производств повидал, техника эта или сама ломается, или
зэки ее ломают. Бревнотаску ломали: в цепь дрын вставят и поднажмут. Чтоб
отдохнуть. Балан-то велят к балану класть, не разогнешься.
-- Шлакоблоков! Шлакоблоков! -- кричит бригадир, разошелся. И в мать
их, и в мать, подбросчиков и подносчиков.

Страницы: (76) :  <<  ... 37383940414243444546474849505152 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... до
того, с кем он воюет; история страдания сознательной личности, или это есть
история России? Да, это есть, но когда же кончится наконец такая ужасная
история, и сам Распятый просил, чтобы миновать ему эту чашу, и ему даже
хотелось побыть.
Родина...
Если бы моя далекая возлюбленная могла услышать в слове силу моей
любви! Я кричу: "Ходите в свете!" -- а слово эхом ко мне возвращается:
"Лежите во тьме!" Но ведь я знаю, что она существует, прекрасная, и больше
знаю, я избранник ее сердца и душа ее со мною всегда,-- почему же я тоскую,
разве этого мало? Мало! Я живой человек и хочу жить с ней, видеть ее
простыми глазами. И тут она мне изменяет, душу свою чистую отдает мне, а
тело другому, не любя, презирая его, и эта блудница,-- раба со святою
душой,-- моя родина. Почему о родине я могу говорить, и, если бы я твердо
знал, что это особенно нужно, я бы мог петь о ней, как Соломон о своей
лилии, но ей сказать я ничего не могу, к ней мое обращение -- молчание и
счет прошедших годов?
Немой стою с папироской, но все-таки молюсь в этот заутренний час, как
и кому не знаю, отворяю окно и слышу: в неприступном чистике еще бормочут
тетерева, журавль кличет солнце, и вот даже тут, на озере, сейчас на глазах,
сом шевельнулся и пустил волну, как корабль.
Немой стою и только после записываю:
"В день грядущий, просветли, господи, наше прошлое и сохрани в новом
все, что было прежде хорошего, леса наши заповедные, истоки могучих рек,
птиц сохрани, рыб умножь во много, верни всех зверей в леса и освободи от
них душу нашу"...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Мирская чаша»