Один день Ивана Денисовича

С этим много не поговоришь, да с ним и
говорить незачем: он всех умней, без слов понимает.
Шлеп раствор! Шлеп шлакоблок! Притиснули. Проверили. Раствор.
Шлакоблок. Раствор. Шлакоблок...
Кажется, и бригадир велел -- раствору не жалеть, за стенку его -- и
побегли. Но так устроен Шухов по-дурацкому, и никак его отучить не могут:
всякую вещь и труд всякий жалеет он, чтоб зря не гинули.
Раствор! Шлакоблок! Раствор! Шлакоблок!
-- Кончили, мать твою за ногу! -- Сенька кричит. -- Айда!
Носилки схватил -- и по трапу.
А Шухов, хоть там его сейчас конвой псами трави, отбежал по площадке
назад, глянул. Ничего. Теперь подбежал -- и через стенку, слева, справа. Эх,
глаз -- ватерпас! Ровно! Еще рука не старится.
Побежал по трапу.
Сенька -- из растворной и по пригорку бегом.
-- Ну! Ну! -- оборачивается.
-- Беги, я сейчас! -- Шухов машет.
А сам -- в растворную. Мастерка так просто бросить нельзя. Может,
завтра Шухов не выйдет, может, бригаду на Соцгородок затурнут, может, сюда
еще полгода не попадешь -- а мастерок пропадай? Зана'чить так заначить!
В растворной все печи погашены. Темно. Страшно. Не то страшно, что
темно, а что ушли все, недосчитаются его одного на вахте, и бить будет
конвой.
А все ж зырь-зырь, довидел камень здоровый в углу, отвалил его, под
него мастерок подсунул и накрыл. Порядок!
Теперь скорей Сеньку догонять. А он отбежал шагов на сто, дальше не
идет. Никогда Клевшин в беде не бросит. Отвечать -- так вместе.
Побежали вровень -- маленький и большой. Сенька на полторы головы выше
Шухова, да и голова-то сама у него экая здоровая уродилась.
Есть же бездельники -- на стадионе доброй волей наперегонки бегают. Вот
так бы их погонять, чертей, после целого дня рабочего, со спиной, еще не
разогнутой, в рукавицах мокрых, в валенках стоптанных -- да по холоду.
Запалились, как собаки бешеные, только слышно: хы-хы! хы-хы!
Ну, да бригадир на вахте, объяснит же.
Вот прямо на толпу бегут, страшно.
Сотни глоток сразу как заулюлюкали: и в мать их, и в отца, и в рот, и в
нос, и в ребро. Как пятьсот человек на тебя разъярятся -- еще б не страшно!
Но главное -- конвой как?
Нет, конвой ничего. И бригадир тут же в последнем ряду. Объяснил,
значит, на себя вину взял.
А ребята орут, а ребята матюгаются! Так орут -- даже Сенька многое
услышал, дух перевел да как завернет со своей высоты! Всю жизнь молчит --
ну, и как гахнет! Кулаки поднял, сейчас драться кинется. Замолчали. Смеются
кой-кто.
-- Эй, сто четвертая! Так он у вас не глухой? -- кричат. -- Мы
проверяли.
Смеются все. И конвой тоже.
-- Разобраться по пять!
А ворот не открывают. Сами себе не верят. Подали толпу от ворот назад.
(К воротам все прилипли, как глупые, будто от того быстрей будет.

Страницы: (76) :  <<  ... 40414243444546474849505152535455 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Воспоминания далеких дней моей юности, воспоминания о путешествиях пешком по дикому побережью Корнуэлла, о разговорах - в кухнях с земляными полами или среди плетенок для ловли раков - с бедняками, которые были стары, когда я была молода, слишком туманны, чтобы на них можно было положиться. Много лет спустя я провела три зимы в Сент-Айвс, но к этому времени старинный диалект помнили только старики на уединенных фермах среди вересковых равнин. Филологи, к трудам которых я обращалась, не всегда придерживались единого мнения о том, как лучше передать мягкие, певучие, редуцированные гласные корнуэльского наречия, или в том, насколько далеко распространились по каменным грядам некоторые девонские речевые формы. Весьма возможно, что кое в чем я ошиблась, но избежать этого риска было нельзя. Без их характерной речи мои рыбаки не принадлежали бы Корнуэллу, который я любила. Э. Л. В.
     Нью-Йорк, ноябрь 1944 г.
     Названием романа являются слова из фразы, с которой, по библейским преданиям, бог обратился к Моисею: "Не подходи сюда: сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая". Эти слова вспоминает перед смертью героиня романа Беатриса Телфорд.
     Эпиграф к роману взят из поэмы Джона Мильтона "Потерянный рай". В четвертой песне описывается, как Сатана, решив искусить человека, проник в рай, где жили Адам и Ева, и принял образ жабы. Расположившись около самого уха Евы, он старался вдохнуть в нее свой яд и затуманить ее мозг фантастическими видениями. Сатана надеялся возбудить в ней недовольство, беспокойные мысли, необузданные желания. Но в то время как Сатана приводил в исполнение свой замысел, один из посланных богом ангелов - Итуриэль - коснулся Сатаны копьем, и Сатана тотчас принял свой настоящий облик, так как прикосновение небесного оружия разоблачает всякий обман. Сатана вступил в спор с архангелом Гавриилом, после чего был вынужден удалиться...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Сними обувь твою»