Один день Ивана Денисовича

-- Стой! -- конвой кричит. И записывает: -- Ка -- четыреста шестьдесят.
Где был?
А сам подходит и прикладом карабин поворачивает.
Из толпы всЈ кричат:
-- Сволочь! Блевотина! Паскуда!
А другие, как только сержант стал карабин прикладом оборачивать,
затихли.
Молчит молдаван, голову нагнул, от конвоя пятится. Помбригадир 32-й
выступил вперед:
-- Он, падло, на леса штукатурные залез, от меня прятался, а там
угрелся и заснул.
И по захрястку его кулаком! И по холке!
А тем самым отогнал от конвоира.
Отшатнулся молдаван, а тут мадьяр выскочил иа той же 32-й да ногой его
под зад, да ногой под зад! (Мадьяры вообще румын не любят.)
Это тебе не то, что шпионить. Шпионить и дурак может. У шпиона жизнь
чистая, веселая. А попробуй в каторжном лагере оттянуть десяточку на общих!
Опустил конвоир карабин.
А начкар орет:
-- А-тайди от ворот! Ра'-зобраться по пять!
Вот собаки, опять считать! Чего ж теперь считать, как и без того ясно?
Загудели зэки. Все зло с молдавана на конвой переметнулось. Загудели и не
отходят от ворот.
-- Что-о? -- начкар заорал. -- На снег посадить? Сейчас посажу. До утра
держать буду!
Ничего мудрого, и посадит. Сколь раз сажали. И клали даже: "Ложись!
Оружие к бою!" Бывало это все, знают зэки. И стали легонько от ворот
оттрагивать.
-- Ат-ходи! Ат-ходи! -- понуждает конвой.
-- Да и чего, правда, к воротам-то жметесь, стервы? -- задние на
передних злятся. И отходят под натиском.
-- Ра-зобраться по пять! Первая! Вторая! Третья!
А уж месяц в силу полную светит. Просветлился, багровость с него сошла.
Поднялся уж на четверть добрую. Пропал вечер!... Молдаван проклятый. Конвой
проклятый. Жизнь проклятая...
Передние, кого просчитали, оборачиваются, на цыпочки лезут смотреть --
в пятерке последней двое останется или трое. От этого сейчас вся жизнь
зависит.
Показалось было Шухову, что в последней пятерке их четверо останется.
Обомлел со страху: лишний! Опять пересчитывать! А оказалось, Фетюков, шакал,
у кавторакга окурок достреливал, зазевался, в свою пятерку не переступил
вовремя, и тут вышел вроде лишний.
Помначкар со зла его по шее, Фетюкова.
Правильно!
В последней -- три человека. Сошлось, слава тебе Господи!
-- А-тайди от ворот! -- опять конвой понуждает.
Но в этот раз зэки не ворчат, видят: выходят солдаты из вахты и
оцепляют плац с той стороны ворот.
Значит, выпускать будут.
Десятников вольных не видать, прораба тоже, несут ребятишки дрова.
Распахнули ворота. И уж там, за ними, у переводин бревенчатых, опять
начкар и контролер:
-- Пер-рвая! Вторая! Третья!...
Еще раз если сойдется -- снимать будут часовых с вышек.

Страницы: (76) :  <<  ... 44454647484950515253545556575859 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Теперь между каменными плитами дорожек пробивались усики дикой петрушки и водосбора. Колодец среди двора зарос папоротником. Запущенные розы одичали; их длинные спутанные ветки тянулись по всем дорожкам. Среди букса алели большие красные маки. Высокие побеги наперстянки склонялись над травой, а бесплодные виноградные лозы, покачиваясь, свисали с ветвей боярышника, уныло кивавшего своей покрытой листьями верхушкой.
   В одном углу сада поднималась ветвистая магнолия с темной листвой, окропленной там и сям брызгами молочно-белых цветов. У ствола магнолии стояла грубая деревянная скамья. Монтанелли опустился на нее.
   Артур изучал философию в университете. В тот день ему встретилось трудное место в книге, и он обратился за разъяснением к padre. Он не учился в семинарии, но Монтанелли был для него подлинной энциклопедией.
   - Ну, пожалуй, я пойду, - сказал Артур, когда непонятные строки были разъяснены. - Впрочем, может быть, я вам нужен?
   - Нет, на сегодня я работу закончил, но мне бы хотелось, чтобы ты немного побыл со мной, если у тебя есть время.
   - Конечно, есть!
   Артур прислонился к стволу дерева и посмотрел сквозь темную листву на первые звезды, слабо мерцающие в глубине спокойного неба. Свои мечтательные, полные тайны синие глаза, окаймленные черными ресницами, он унаследовал от матери, уроженки Корнуэлла(*7). Монтанелли отвернулся, чтобы не видеть их.
   - Какой у тебя утомленный вид, carino, - проговорил он.
   - Что поделаешь...
   В голосе Артура слышалась усталость, и Монтанелли сейчас же заметил это.
   - Напрасно ты спешил приступать к занятиям. Болезнь матери, бессонные ночи - все это изнурило тебя. Мне следовало настоять, чтобы ты хорошенько отдохнул перед отъездом из Ливорно(*8)...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Овод»