Один день Ивана Денисовича

Фетюков свою миску из первых взял и ушел: расчел, что в бригаде сейчас не
разживешься, а лучше по всей столовой походить -- пошакалить, может, кто не
доест (если кто не доест и от себя миску отодвинет -- за нее, как коршуны,
хватаются иногда сразу несколько).
Подсчитали порции с Павлом, как будто сходятся. Для Андрея Прокофьевича
подсунул Шухов миску из густых, а Павло перелил в узкий немецкий котелок с
крышкой: его под бушлатом можно пронесть, к груди прижав.
Подносы отдали. Павло сел со своей двойной порцией, и Шухов со своими
двумя. И больше у них разговору ни об чем не было, святые минуты настали.
Снял Шухов шапку, на колена положил. Проверил одну миску ложкой,
проверил другую. Ничего, и рыбка попадается. Вообще-то по вечерам баланда
всегда жиже много, чем утром: утром зэка надо накормить, чтоб он работал, а
вечером и так уснет, не подохнет.
Начал он есть. Сперва жижицу одну прямо пил, пил. Как горячее пошло,
разлилось по его телу -- аж нутро его все трепыхается навстречу баланде.
Хор-рошо! Вот он, миг короткий, для которого и живет зэк!
Сейчас ни на что Шухов не в обиде: ни что срок долгий, ни что день
долгий, ни что воскресенья опять не будет. Сейчас он думает: переживем!
Переживем все, даст Бог кончится!
С той и с другой миски жижицу горячую отпив, он вторую миску в первую
слил, сбросил и еще ложкой выскреб. Так оно спокойней как-то, о второй миске
не думать, не стеречь ее ни глазами, ни рукой.
Глаза освободились -- на соседские миски покосился. Слева у соседа --
так одна вода. Вот гады, что делают, свои же зэки!
И стал Шухов есть капусту с остатком жижи. Картошинка ему попалась на
две миски одна -- в Цезаревой миске. Средняя такая картошинка, мороженая,
конечно, с твердинкой и подслажЈнная. А рыбки почти нет, изредка хребтик
оголенный мелькнет. Но и каждый рыбий хребтик и плавничок надо прожевать --
из них сок высосешь, сок полезный. На все то, конечно, время надо, да Шухову
спешить теперь некуда, у него сегодня праздник: в обед две порции и в ужин
две порции оторвал. Такого дела ради остальные дела и отставить можно.
Разве к латышу сходить за табаком. До утра табаку может и не остаться.
Ужинал Шухов без хлеба: две порции да еще с хлебом -- жирно будет, хлеб
на завтра пойдет. Брюхо -- злодей, старого добра не помнит, завтра опять
спросит.
Шухов доедал свою баланду и не очень старался замечать, кто вокруг,
потому что не надо было: за новым ничем он не охотился, а ел свое законное.
И все ж он заметил, как прямо через стол против него освободилось место и
сел старик высокий Ю-81. Он был, Шухов знал, из 64-й бригады, а в очереди в
посылочной слышал Шухов, что 64-я-то и ходила сегодня на Соцгородок вместо
104-й и целый день без обогреву проволоку колючую тянула -- сама себе зону
строила.

Страницы: (76) :  <<  ... 56575859606162636465666768697071 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Как оспой, ямами копыт
Изрыты пастбища и долы.

Немолчный топот, громкий стон,
Визжат тачанки и телеги.
Ужель я сплю и вижу сон,
Что с копьями со всех сторон
Нас окружают печенеги?
Не сон, не сон, я вижу въявь,
Ничем не усыпленным взглядом,
Как, лошадей пуская вплавь,
Отряды скачут за отрядом.
Куда они? И где война?
Степная водь не внемлет слову.
Не знаю, светит ли луна
Иль всадник обронил подкову?
Все спуталось...

Но понял взор:
Страну родную в край из края,
Огнем и саблями сверкая,
Междоусобный рвет раздор.
. . . . . . . . . . . . . . .

Россия -
Страшный, чудный звон.
В деревьях березь, в цветь - подснежник.
Откуда закатился он,
Тебя встревоживший мятежник?
Суровый гений! Он меня
Влечет не по своей фигуре.
Он не садился на коня
И не летел навстречу буре.
Сплеча голов он не рубил,
Не обращал в побег пехоту.
Одно в убийстве он любил -
Перепелиную охоту.

Для нас условен стал герой,
Мы любим тех, что в черных масках,
А он с сопливой детворой
Зимой катался на салазках.
И не носил он тех волос,
Что льют успех на женщин томных, -
Он с лысиною, как поднос,
Глядел скромней из самых скромных.
Застенчивый, простой и милый,
Он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
Сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс...
Шуми и вей!
Крути свирепей, непогода,
Смывай с несчастного народа
Позор острогов и церквей.
. . . . . . . . . . . . . . .

Была пора жестоких лет,
Нас пестовали злые лапы.
На поприще крестьянских бед
Цвели имперские сатрапы...

Есенин Сергей Александрович   
«Ленин»