Случай на станции Кочетовка

- Так вот, товарищ сержант, идите в конвойный вагон, и если через
сорок минут... Ну, если до полседьмого вас не отправят - придёте
доложите.
- Есть прийти доложить! Разрешите идти?
- Идите.
Начальник конвоя круто, чётко развернулся и, с первым шагом
отпустив, руку от шапки, вышел.
Лейтенант Зотов поправил очки, придававшие строгое выражение его
совсем не строгому лицу, посмотрел на военного диспетчера Подшебякину,
девушку в железнодорожной форме, как она, рассыпав обильные белые
кудряшки, разговаривала в старомодную трубку старомодного телефона,- и
из её маленькой комнаты вышел в свою такую же маленькую, откуда уже
дальше не было двери.
Комната линейной комендатуры была угловая на первом этаже, а
наверху, как раз над этим углом, повреждена была водосточная труба.
Толстую струю воды, слышно хлеставшую за стеной, толчками ветра отводило
и рассыпало то перед левое окно, на перрон, то перед правое, в глухой
проходик. После ясных октябрьских заморозков, когда утро заставало всю
станцию в инее, последние дни отсырело, а со вчерашнего дня лило этого
дождя холодного не переставая так, что удивляться надо было, откуда
столько воды на небе.
Зато дождь и навёл порядок: не было этой бестолковой людской
перетолчки, постоянного кишения гражданских на платформах и по путям,
нарушавшего приличный вид и работу станции. Все спрятались, никто не
лазил на карачках под вагонами, не перелезал по вагонным лесенкам,
местные не пёрлись с вёдрами варёной картошки, а пассажиры товарных
составов не бродили меж поездов, как на толкучке, развесив на плечах и
руках бельё, платье, вязаные вещи. (Торговля эта очень смущала
лейтенанта Зотова: её как будто и допускать было нельзя и запрещать было
нельзя - потому что не отпускалось продуктов на эвакуируемых.) Не загнал
дождь только людей службы. В окно виден был часовой на платформе с
зачехлёнными грузами - весь облитый струящимся дождём, он стоял и даже
не пытался его стряхивать. Да по третьему пути маневровый паровоз
протягивал цистерны, и стрелочник в брезентовом плаще с капюшоном махал
ему палочкой флажка. Ещё тёмная малорослая фигурка вагонного мастера
переходила вдоль состава второго, пути, ныряя под каждый вагон.
А то всё было - дождь-косохлёст. В холодном настойчивом ветре он бил
в крыши и стены товарных вагонов, в грудь паровозам; сёк по красно-
обожжённым изогнутым железным рёбрам двух десятков вагонных остовов
(коробки сгорели где-то в бомбёжке, но уцелели ходовые части, и их
оттягивали в тыл); обливал четыре открыто стоявших на платформах
дивизионных пушки; сливаясь с находящими сумерками, серо затягивал
первый зелёный кружок семафора и кое-где вспышки багровых искр,
вылетающих из теплушечных труб.

Страницы: (36) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

..... Я думаю, что, когда на все и вся снизойдет
великая тишина, музыка наконец восторжествует. Когда все снова всосется в
матку времени, хаос вернется на землю, а хаос -- партитура действительности.
Ты, Таня, -- мой хаос. поэтому-то я и пою. Собственно, это даже и не я, а
умирающий мир, с которого сползает кожура времени. Но я сам еще жив и
барахтаюсь в твоей матке, и это моя действительность. Дремлю... Физиология
любви. Отдыхающий кит со своим двухметровым пенисом. Летучая мышь -- penis
libre. Животные с костью в пенисе. Следовательно, "костостой"... "К счастью,
-- говорит Гурмон, -- костяная структура утрачена человеком". К счастью?
Конечно, к счастью. Представьте себе человечество, ходящее с костостоем. У
кенгуру два пениса -- один для будней, другой для праздников. Дремлю...
Письмо от женщины, спрашивающей меня, нашел ли я название для моей книги.
Название? Конечно: "Прекрасные лесбиянки".
Ваша анекдотическая жизнь. Это фраза господина Боровского. Я завтракал
с ним в среду. Его жена -- высохшая корова -- во главе стола. Она учит
сейчас английский. И ее любимое слово -- "filthy", что значит "грязный",
"отвратительный", "мерзкий". Вам не понадобится много времени, что?"
разобраться, что это за язвы на заднице, эти Боровские. Но подождите...
Боровский носит плисовые костюмы и играет на аккордеоне. Неотразимое
сочетание, особенно если учесть, что он неплохой художник. Он уверяет, что
он поляк, но это, конечно, неправда. Он -- еврей, этот Боровский, и его отец
был филателистом. Вообще весь Монпарнас -- сплошные евреи. Или полуевреи,
что даже хуже. И Карл, и Пола, и Кронстадт, и Борис, и Таня, и Сильвестр, и
Молдорф, и Люсиль. Все, кроме Филмора. Генри Джордан Освальд тоже оказался
евреем. Луи Никольс -- еврей. Даже ван Норден и Шери -- евреи. Фрэнсис Блейк
-- еврей или еврейка. Титус -- еврей. Я засыпан евреями, как снегом. Я пищу
это для своего приятеля Карла, отец которого тоже еврей. Это все необходимо
понять.
Из всех этих евреев самая очаровательная -- Таня, и ради нее я бы сам
стал евреем...

Миллер Валентин Генри   
«Тропик Рака»