Случай на станции Кочетовка

Как и для Зотова, для Полины война не была бесчувственным
качением неотвратимого колеса, но - всей её собственной жизнью и будущим
всем, и чтоб это будущее угадать, она так же беспокойными руками
разворачивала эти газеты и так же искала крупинки, могущие
объяснить ей ход войны. Они часто читали рядом, наперехват показывая
друг другу важные места. Газеты заменяли им письма, которых они не
получали. Полина внимательно вчитывалась во все боевые эпизоды сводок;
угадывая, не там ли её муж, и по совету Зотова прочитывала, морща
матовый лоб, даже статьи о стрелковой и танковой тактике в "Красной
звезде". А уж статьи Эренбурга Вася читал ей вслух сам, волнуясь. И
некоторые он ыпрашивал у Полины, из чьих-то недосланных газет вырезал
и хранил.
Полину, ребенка её и мать он полюбил так, как вне беды люди любить
не умеют. Сынишке он приносил сахару из своего пайка. Но никогда,
перелистывая вместе газеты, он не смел пальцем коснуться её белой руки
и не из-за мужа её, и не из-за своей жены, а из-за того святого горя,
которое соединило их.
Полина стала ему в Кочетовке - нет, по всю эту сторону фронта самым
близким человеком, она была глазом совести и глазом верности его - и как
же мог он стать на квартиру к Вале? что подумала бы Полина о нём?
Но и без Полины - не мог он сейчас беспечно утешаться с какой-нибудь
женщиной, когда грозило рухнуть всё, что он любил.
И тоже как-то неловко было признаться Вале и лейтенантам, его
сменщикам, что было-таки у него вечернее чтение, была книга
единственная захваченная в какой-то библиотеке в суматошных путях этого
года и возимая с собой в вещмешке.
Книга эта была - синий толстенький первый том "Капитала" на шершавой
рыжеватой бумаге тридцатых годов.
Все студенческие пять лет мечтал он прочесть заветную эту книгу, и
не раз брал её в институтской библиотеке, и пытался конспектировать, и
держал по семестру, по году - но никогда не оставалось времени, заедали
собрания, общественные нагрузки, экзамены. И, не кончив одной страницы
конспекта, он сдавал книгу, когда шёл с июньской обходной. И даже когда
проходили политэкономию, самое время было читать "Капитал"
преподаватель отговаривал: "Утонете!", советовал нажимать на учебник
Лапидуса, на конспекты лекций. И, действительно, только-только успевали.
Но вот теперь, осенью сорок первого, в зареве огромной тревоги, Вася
Зотов мог здесь, в дыре, найти время для "Капитала". Так он и делал - в
часы, свободные от службы, от всевобуча и от заданий райкома партии. На
квартире у Авдеевых, в зальце, уставленном филодендронами и алоэ, он
садился за шаткий маленький столик и при керосиновой лампе (не на все
дома посёлка хватало мощности дизельного движка), поглаживая грубую
бумагу рукой, читал: первый раз - для охвата, второй раз - для разметки,
третий раз - конспектируя и стараясь всё окончательно уложить в голове.

Страницы: (36) :  <<  ... 6789101112131415161718192021 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Теперь между каменными плитами дорожек пробивались усики дикой петрушки и водосбора. Колодец среди двора зарос папоротником. Запущенные розы одичали; их длинные спутанные ветки тянулись по всем дорожкам. Среди букса алели большие красные маки. Высокие побеги наперстянки склонялись над травой, а бесплодные виноградные лозы, покачиваясь, свисали с ветвей боярышника, уныло кивавшего своей покрытой листьями верхушкой.
   В одном углу сада поднималась ветвистая магнолия с темной листвой, окропленной там и сям брызгами молочно-белых цветов. У ствола магнолии стояла грубая деревянная скамья. Монтанелли опустился на нее.
   Артур изучал философию в университете. В тот день ему встретилось трудное место в книге, и он обратился за разъяснением к padre. Он не учился в семинарии, но Монтанелли был для него подлинной энциклопедией.
   - Ну, пожалуй, я пойду, - сказал Артур, когда непонятные строки были разъяснены. - Впрочем, может быть, я вам нужен?
   - Нет, на сегодня я работу закончил, но мне бы хотелось, чтобы ты немного побыл со мной, если у тебя есть время.
   - Конечно, есть!
   Артур прислонился к стволу дерева и посмотрел сквозь темную листву на первые звезды, слабо мерцающие в глубине спокойного неба. Свои мечтательные, полные тайны синие глаза, окаймленные черными ресницами, он унаследовал от матери, уроженки Корнуэлла(*7). Монтанелли отвернулся, чтобы не видеть их.
   - Какой у тебя утомленный вид, carino, - проговорил он.
   - Что поделаешь...
   В голосе Артура слышалась усталость, и Монтанелли сейчас же заметил это.
   - Напрасно ты спешил приступать к занятиям. Болезнь матери, бессонные ночи - все это изнурило тебя. Мне следовало настоять, чтобы ты хорошенько отдохнул перед отъездом из Ливорно(*8)...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Овод»