Случай на станции Кочетовка
И чем мрачней были сводки с фронта, тем упрямей нырял он в толстую синюю
книгу. Вася так понимал, что, когда он освоит весь этот хотя бы первый
том и будет стройным целым держать его в памяти - он станет непобедимым,
неуязвимым, неотразимым в любой идейной схватке.
Но не много было таких вечеров и часов, и страниц было записано им
несколько - как помешала Антонина Ивановна.
Это была тоже квартирантка Авдеевых, приезжая из Лисок, ставшая
здесь, в Кочетовке, сразу заведующей столовой. Она была деловая и так на
ногах держалась крепко, что в столовой у неё не очень было поскандалить.
В столовой у нее, как Зотов узнал потом, совали за рубль в оконце
глиняную миску с горячей серой безжирной водой, в которой плавало
несколько макаронин, а с тех, кто не хотел просто губами вытягивать это
всё из миски, ещё брали рубль залога за деревянную битую ложку. Сама же
Антонина Ивановна, вечерами велев Авдеевым поставить самовар, выносила к
хозяйскому столу хлеб и сливочное масло. Лет ей оказалось всего двадцать
пять, но выглядела она женщиной основательной, была беложава, гладка. С
лейтенантом она всегда приветливо здоровалась, он отвечал ей рассеянно и
долго путал её с прихожей родственницей хозяйки. Горбясь над своим
томом, он не замечал и не слышал, как она, придя с работы тоже поздно,
всё ходила через его проходной залец в свою спаленку и оттуда назад к
хозяевам и опять к себе. Вдруг она подходила и спрашивала: "Что это вы
всё читаете, товарищ лейтенант?" Он прикрывал том тетрадью и отвечал
уклончиво. В другой раз она спрашивала: "А как вы думаете, не страшно,
что я на ночь дверь свою не закладываю?" Зотов отвечал ей: "Чего
бояться! Я же - тут, и с оружием." А ещё через несколько дней, сидя над
книгой, он почувствовал, что, перестав сновать туда-сюда, она как будто
не ушла из зальца. Он оглянулся - и остолбенел: прямо здесь, в его
комнате, она постелилась на диване и уже лежала, распустив волосы по
подушке, а одеялом не покрыв белых наглых плеч. Он уставился в неё и не
находился, что теперь делать. "Я вам тут не помешаю?" - спросила она с
насмешкой. Вася встал, теряя соображение. Он даже шагнул уже крупно к
ней - но вид этой откормленной воровской сытости не потянул его дальше,
а оттолкнул.
Он даже сказать ей ничего не мог, ему горло перехватило ненавистью.
Он повернулся, захлопнул "Капитал", нашёл ещё силы и время спрятать его
в вещмешок, бросился к гвоздю, где висели шинель и фуражка, на ходу
снимая ремень, отягощённый пистолетом,- и так, держа его в руке, не
опоясавшись, кинулся к выходу.
Он вышел в непроглядную темень, куда из замаскированных окон, ни с
тучевого неба не пробивалось ни соломинки света, но где холодный осенний
ветер с дождём, как сегодня, рвал и сёк. Оступаясь в лужи, в ямы, в
грязь, Вася пошёл в сторону станции, не сразу сообразя, что так и несёт
в руках ремень с пистолетом.
Страницы: (36) : << ... 78910111213141516171819202122 ... >>
Полный текст книги
Перейти к титульному листу
Версия для печати
Тем временем:
... Вовсе нет, ты гордишься.
Андрокл. Чем, любимая?
Мегера. Всем. Тем, что превратил меня в рабыню, а себя в посмешище. Разве
это честно? Из-за твоих смиренных речей да повадок, словно ты и воды не
замутишь, люди прозвали меня ведьмой. Только потому, что на вид я
здоровая, крупная женщина, добродушная и немного вспыльчивая, а ты
вечно доводишь меня до поступков, о которых я потом сама сожалею, люди
говорят: "Бедняга, ну и собачья жизнь у него с этой женой!" Побыли бы
они в моей шкуре! Думаешь, я не знаю? Прекрасно знаю. Знаю! Знаю!
(Визжит.) Знаю!
Андрокл. Да, моя ненаглядная, я знаю, что ты знаешь.
Мегера. Так почему ты не относишься ко мне как положено, почему не хочешь
быть хорошим мужем?
Андрокл. Что я могу поделать, моя ненаглядная?
Мегера. Что можешь поделать? Ты можешь вспомнить о своем долге, вернуться к
домашнему очагу и друзьям, совершать жертвоприношения богам, как все
добропорядочные люди, а не подвергать нас травле за то, что мы грязные
богохульники, атеисты, о которых никто доброго слова не скажет.
Андрокл. Я не атеист, моя ненаглядная; я - христианин.
Мегера. Разве это не то же, только хуже в десять раз? Всем известно, что
христиане - последние из последних.
Андрокл. В точности как мы, моя ненаглядная.
Мегера. Говори о себе. Как ты смеешь сравнивать меня со всяким сбродом? У
моего отца был собственный трактир; будь проклят день, когда ты
появился впервые у нашей стойки.
Андрокл. Не спорю, я был привержен, моя ненаглядная. Но я бросил пить, когда
сделался христианином.
Мегера. Лучше бы оставался пьянчугой. Я могу простить человеку, что он
привержен к спиртному, это вполне естественно; что греха таить, я и
сама не прочь пропустить глоточек. Но я не могу перенести, что ты
привержен к христианству. И хуже того - ко всякому зверью. Как можно
держать дом в чистоте, если ты тащишь в него бродячих кошек и
потерявших хозяев дворняг и вообще разных "убогоньких" со всей округи?
Ты вырывал хлеб у меня изо рта, чтобы их накормить, сам знаешь,
вырывал, и не пытайся спорить...
