Случай на станции Кочетовка
- Так! Очень рад! Очень рад! - сказал Зотов и встал.
Ни по званию своему, ни по роду работы совсем он не должен был
вставать навстречу каждому входящему сержанту. Но он действительно рад
был каждому и спешил с каждым сделать дело получше. Своих подчинённых не
было у помощника коменданта, и эти, приезжающие на пять минут или на
двое суток, были единственные, на ком Зотов мог проявить командирскую
заботу и распорядительность.
- Знаю, знаю, попутные ваши уже пришли. - Он нашёл на столе и
просматривал их. - Вот они, вот они... девяносто пять пятьсот пять...
семьдесят один шестьсот двадцать восемь... - И поднял доброжелательные
глаза на сержантов.
Их шинели и шапки были только слегка примочены, вразнокап.
- А что это вы сухие? Дождь - кончился?
- Перемежился,- с улыбкой тряхнул головой статный Гайдуков, стоящий
и не по "смирно" будто бы, но вытянуто. - Северяк задувает крепенько!
Было ему лет девятнадцать, но с тем ранним налётом мужества, который
на доверчивое лицо ложится от фронта, как загар от солнца.
(Вот этот налёт фронта на лицах и поднимал Зотова от стола.)
А дел к ним у помощника коменданта было мало. Во всяком случае не
полагалось разговаривать о составе грузов, потому что они могли везти
вагоны запломбированными, ящики забитыми и сами не знать, что везут.
Но им - многое надо было от коменданта попутной станции.
И они врезались в него - одним весёлым взглядом и одним угрюмым.
Гайдукову надо было понять, не прицепчивая ли тыловая крыса этот
комендант, не потянется ли сейчас смотреть его эшелон и груз.
За груз он, впрочем, не опасался нисколько, свой груз он не просто
охранял, но любил: это были несколько сот отличных лошадей и
отправленных смышлёным интендантом, загрузившим в тот же эшелон
прессованного сена и овса в достатке, не надеясь на пополнение в пути.
Гайдуков вырос в деревне, смала пристрастен был к лошадям и ходил к ним
теперь как к друзьям, в охотку, а не по службе помогая дежурным бойцам
поить, кормить их и доглядывать. Когда он отодвигал дверь и по
проволочной висячей стремянке подымался в вагон с "летучей мышью" в
руке, все шестнадцать лошадей вагона - гнедые, рыжие, караковые, серые -
поворачивали к нему свои настороженные длинные умные морды, иные
перекладывали их через спины соседок и смотрели немигающими большими
грустными глазами, ещё чутко перебирая ушами, как бы не сена одного
прося, но - рассказать им об этом грохочущем подскакивающем ящике и
зачем их, куда везут. И Гайдуков обходил их, протискиваясь между теплыми
крупами, трепал гривы, а когда не было с ним бойцов, то гладил храпы и
разговаривал. Им на фронт было ехать тяжелей, чем людям; им этот фронт
был нужен, как пятая нога.
Чего Гайдуков опасался сейчас перед комендантом (но тот, видно,
парень сходный и стеречься нечего) - чтоб не пошёл он заглянуть в его
теплушку.
Страницы: (36) : << ... 9101112131415161718192021222324 ... >>
Полный текст книги
Перейти к титульному листу
Версия для печати
Тем временем:
..... Воспоминания Керн... И
какую-нибудь популярную брошюру о вреде алкоголя.
- Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить...
читать.
- С вами невозможно разговаривать...
Шофер поглядел в нашу сторону. Экскурсанты расселись.
Аврора доела мороженое, вытерла пальцы.
- Летом, - сказала она, - в заповеднике довольно хорошо платят.
Митрофанов зарабатывает около двухсот рублей.
- И это на двести рублей больше, чем он стоит.
- А вы еще и злой!
- Будешь злым, - говорю. Шофер просигналил дважды.
- Едем, - сказала Аврора.
В львовском автобусе было тесно. Коленкоровые сиденья накалились.
Желтью занавески усиливали ощущение духоты.
Я перелистывал "Дневники" Алексея Вульфа. О Пушкине говорилось
дружелюбно, иногда снисходительно. Вот она, пагубная для зрения близость.
Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его
знакомый - гений?!
Я задремал. Невнятно доносились какие-то лишние сведения о матери
Рылеева...
Разбудили меня уже во Пскове. Вновь оштукатуренные стены кремля
наводили тоску. Над центральной аркой дизайнеры укрепили безобразную,
прибалтийского вида, кованую эмблему. Кремль напоминал громадных размеров
макет.
В одном из флигелей находилось местное бюро путешествий. Аврора
заверила какие-то бумаги и нас повезли в "Геру" - самый фешенебельныйместный
ресторан.
Я колебался - добавлять или не добавлять? Добавишь - завтра будет
совсем плохо. Есть не хотелось... Я вышел на бульвар. Тяжело и низко шумели
липы. Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспоминаешь что-нибудь
грустное. Например, последний разговор с женой...
- Даже твоя любовь к словам, безумная, нездоровая, патологическая
любовь, - фальшива. Это - лишь попытка оправдания жизни, которую ты ведешь.
А ведешь ты образ жизни знаменитого литератора, не имея для этого самых
минимальных предпосылок... С твоими пороками нужно быть как минимум
Хемингуэем...
- Ты действительно считаешь его хорошим писателем? Может быть, и Джек
Лондон хороший писатель?
- Боже мой! При чем тут Джек Лондон?! У меня единственные сапоги в
ломбарде...
