Случай на станции Кочетовка

- Ну что-нибудь! Что-нибудь бумажное у вас в карманах осталось?
- Ну только разве... фотокарточки. Семьи.
- Покажите! - не потребовал, а попросил лейтенант.
У Тверитинова слегка поднялись брови. Он ещё улыбнулся той
растерянной или не могущей выразить себя улыбкой и из того же кармана
гимнастёрки (другой у него не застёгивался, не было пуговицы) вынул
плоский свёрток плотной оранжевой бумаги. Он развернул его на коленях,
достал две карточки девять на двенадцать, сам ещё взглянул на ту и
другую, потом привстал, чтобы поднести карточки коменданту,- но от стула
его до стола было недалеко, Зотов переклонился и принял снимки. Он стал
рассматривать их, а Тверитинов, продолжая держать разогнутую обёртку у
колена, выпрямил спину и тоже пытался издали смотреть.
На одной из карточек в солнечный день в маленьком саду и, наверно,
ранней весной, потому что листочки ещё были крохотные, а глубина
деревьев сквозистая, снята была девочка лет четырнадцати в полосатеньком
сереньком платьице с перехватом. Из открытого ворота возвышалась длинная
худая шейка, и лицо было вытянутое, тонкое - на снимке хоть и
неподвижное, а как бы вздрогнувшее. Во всём снимке было что-то
недозревшее, недосказанное, и получился он не весёлый, а щемящий.
Девчушка очень понравилась Зотову. Его губы распустились.
- Как зовут? - тихо спросил он.
Тверитинов сидел с закрытыми глазами.
- Ляля,- ещё тише ответил он. Потом открыл веки и поправился:
Ирина.
- Когда снята?
- В этом году.
- А где это?
- Под Москвой.
Полгода! Полгода прошло с минуты, когда сказали: "Ляленька! Снимаю!"
- и щёлкнули затвором, но уже грохнули десятки тысяч стволов с тех пор,
и вырвались миллионы чёрных фонтанов земли, и миллионы людей
прокружились в какой-то проклятой карусели - кто пешком из Литвы, кто
поездом из Иркутска. И теперь со станции, где холодный ветер нёс
перемесь дождя и снега, где изнывали эшелоны, безутолку толпошились днём
и на чёрных полах распологом спали ночью люди,- как было поверить, что и
сейчас есть на свете этот садик, эта девочка, это платье?!
На втором снимке женщина и мальчик сидели на диване и рассматривали
большую книжку с картинками во весь лист. Мать тоже была худощавая,
тонкая, наверно высокая, а семилетний мальчик с плотным лицом и умным-
преумным выражением смотрел не в книжку, а на мать, объяснявшую ему что-
то. Глаза у него были такие же крупные, как у отца.
И вообще все они в семье были какие-то отборные. Самому Зотову
никогда не приходилось бывать в таких семьях, но мелкие засечки памяти
то в Третьяковской галерее, то в театре, то при чтении незаметно
сложились в понятие, что такие семьи есть. Их умным уютом пахнуло на
Зотова с двух этих снимков.

Страницы: (36) :  <<  ... 20212223242526272829303132333435 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Национальное самолюбие
голландцев видело в нем современного Митридата, угрожающего их республике.
Народ питал к де Виттам двойную неприязнь. Вызывалась она, с одной
стороны, упорной борьбой этих представителей государственной власти с
устремлениями всей нации, с другой -- естественным разочарованием
побежденного народа, надеющегося, что другой вождь сможет спасти его от
разорения и позора.
Этим другим вождем, готовым появиться, чтобы дерзновенно начать борьбу
с Людовиком XIV, и был Вильгельм, принц Оранский, сын Вильгельма II, внук
(через Генриету Стюарт) Карла I -- короля английского, тот молчаливый юноша,
тень которого, как мы уже говорили, вырисовывалась за идеей штатгальтерства.
В 1672 году ему было 22 года. Его воспитателем был Ян де Витт, стремившийся
сделать из бывшего принца хорошего гражданина. Он-то и лишил его надежды на
получение власти своим эдиктом об упразднении штатгальтерства на вечные
времена. Но страх перед Людовиком XIV заставил голландцев отказаться от
политики великого пенсионария, отменить этот эдикт и восстановить
штатгальтерство для Вильгельма Оранского.
Великий пенсионарий преклонился перед волей сограждан; но Корнель де
Витт проявил больше упорства и, несмотря на угрозы смертью со стороны
оранжистских толп, осаждавших его дома в Дордрехте, отказался подписать
восстанавливавший штатгальтерство акт. Только мольбы и рыдания жены
заставили его, наконец, поставить свою подпись под этим актом, но к подписи
он прибавил две буквы: V.С. -- то есть vi coactus -- "вынужденный силой".
И только чудом он спасся в этот день от своих врагов.
Что касается Яна де Витта, то и он ничего не выиграл от того, что
быстрее и легче склонился перед волей сограждан. Спустя несколько дней после
этого события на него было произведено покушение, -- пронзенный несколькими
ударами кинжала, он все же не умер от ран.
Эго не удовлетворило оранжистов. Жизнь обоих братьев была постоянной
преградой их замыслам...

Дюма Александр (Alexandre Dumas)   
«Черный Тюльпан»