Случай на станции Кочетовка
Уж и так Гуськов смекнул, что случилось что-то.
Красноармеец вернулся, неся винтовку с примкнутым штыком, прошагал
мимо всех чётко и у двери в сени стал в позу часового.
(И вот когда овладела Зотовым робость! Не шли слова, какие сказать.)
- Вы... я... - сказал Зотов очень мягко, с трудом поднимая глаза на
Тверитинова,- ... я пока по другому делу... - Он особенно явственно
выговаривал сейчас "о". - А вы здесь присядьте, пожалуйста. Пока.
Подождите.
Дико выглядела голова Тверитинова в широкой кепке вместе с тревожной
тенью своей на стене и на потолке. Перехлестнувшийся шарф удавкой
охватывал его шею.
- Вы меня здесь оставите? Но, Василь Васильич, я тут поезд пропущу!
Уж разрешите, я пойду на перрон.
- Нет-нет... Вы останетесь здесь... - спешил к двери Зотов.
И Тверитинов понял:
- Вы - з_а_д_е_р_ж_и_в_а_е_т_е меня?! - вскрикнул он.- Товарищ
лейтенант, но за что?! Но дайте же мне догнать мой эшелон!
И тем же движением, каким он уже раз благодарил, он приложил к груди
пять пальцев, развёрнутых веером. Он сделал два быстрых шага вслед
лейтенанту, но сообразительный часовой выбросил винтовку штыком
впереклон.
Зотову невольно пришлось оглянуться и ещё раз - последний раз в
жизни - увидеть при тусклом фонаре это лицо, отчаянное лицо Лира в
гробовом помещении.
- Что вы делаете! Что вы делаете! - кричал Тверитинов голосом
гулким, как колокол. - Ведь э_т_о_г_о н_е и_с_п_р_а_в_и_ш_ь!!
Он взбросил руки, вылезающие из рукавов, одну с вещмешком, распух до
размеров своей крылатой тёмной тени, и потолок уже давил ему на голову.
- Не беспокойтесь, не беспокойтесь, - сильно окая, уговаривал Зотов,
ногой нащупывая порог сеней. - Надо будет только в_ы_я_с_н_и_т_ь о_д_и_н
в_о_п_р_о_с_и_к...
И ушёл.
И за ним Гуськов.
Проходя комнату военного диспетчера, лейтенант сказал:
- Этот состав задержите ещё.
В кабинете он сел за стол и писал:
"Оперативный пункт ТО НКВД.
Настоящим направляю вам задержанного, назвавшегося окруженцем
Тверитиновым Игорем Дементьевичем, якобы отставшим в Скопине от эшелона
245413. В разговоре со мной..."
- Собирайся! - сказал он Гуськову. - Возьми бойца и отвезёшь его в
Мичуринск.
Прошло несколько дней, миновали и праздники.
Но не уходил из памяти Зотова этот человек с такой удивительной
улыбкой и карточкой дочери в полосатеньком платьице.
Всё сделано было, кажется, так, как надо.
Так, да не так...
Хотелось убедиться, что он-таки переодетый диверсант или уж
освобождён давно. Зотов позвонил в Мичуринск, в оперативный пункт.
- А вот я посылал вам первого ноября задержанного, Тверитинова, Вы
не скажете - что с ним выяснилось?
- Разбираются! - твёрдо ответили в телефон. - А вы вот что, Зотов. В
актах о грузах, сгоревших до восьмидесяти процентов, есть неясности. Это
очень важное дело, на этом кто-то может руки нагреть.
И всю зиму служил Зотов на той же станции, тем же помощником
коменданта. И не раз тянуло его ещё позвонить, справиться, но могло
показаться подозрительным.
Однажды из узловой комендатуры приехал по делам следователь. Зотов
спросил его как бы невзначай:
- А вы не помните такого Тверитинова? Я как-то осенью задержал его.
- А почему вы спрашиваете? - нахмурился следователь значительно.
- Да просто так... интересно... чем кончилось?
- Разберутся и с вашим Тверитиновым. У нас брака не бывает.
Но никогда потом во всю жизнь Зотов не мог забыть этого человека...
1962
Оригинальный текст книги: Библиотека Максима Мошкова.
Страницы: (36) : << ... 282930313233343536
Полный текст книги
Перейти к титульному листу
Версия для печати
Тем временем:
...
Глава первая Два мира
Я начну свою историю с одного происшествия той поры, когда мне было десять лет и я ходил в гимназию нашего города. Многое наплывает на меня оттуда, пробирая меня болью и приводя в сладостный трепет, темные улицы, светлые дома, и башни, и бой часов, и человеческие лица, и комнаты, полные уюта и милой теплоты, полные тайны и глубокого страха перед призраками. Пахнет теплой теснотой, кроликами и служанками, домашними снадобьями и сушеными фруктами. Два мира смешивались там друг с другом, от двух полюсов приходили каждый день и каждая ночь. Одним миром был отцовский дом, но мир этот был даже еще уже, охватывал, собственно, только моих родителей. Этот мир был мне большей частью хорошо знаком, он означал мать и отца, он означал любовь и строгость, образцовое поведение и школу. Этому миру были присущи легкий блеск, ясность и опрятность. Здесь были вымытые руки, мягкая приветливая речь, чистое платье, хорошие манеры. Здесь пели утренний хорал, здесь праздновали Рождество. В этом мире существовали прямые линии и пути, которые вели в будущее, существовали долг и вина, нечистая совесть и исповедь, прощение и добрые намерения, любовь и почтение, библейское слово и мудрость. Этого мира следовало держаться, чтобы жизнь была ясной и чистой, прекрасной и упорядоченной. Между тем другой мир начинался уже в самом нашем доме и был совсем иным, иначе пахнул, иначе говорил, другое обещал, другого требовал. В этом втором мире существовали служанки и подмастерья, истории с участием нечистой силы и скандальные слухи, существовало пестрое множество чудовищных, манящих, ужасных, загадочных вещей, таких, как бойня и тюрьма, пьяные и сквернословящие женщины, телящиеся коровы, павшие лошади, рассказы о грабежах, убийствах и самоубийствах. Все эти прекрасные и ужасные, дикие и жестокие вещи существовали вокруг, на ближайшей улице, в ближайшем доме, полицейские и бродяги расхаживали повсюду. Пьяные били своих жен, толпы девушек текли по вечерам из фабрик, старухи могли напустить на тебя порчу, в лесу жили разбойники, сыщики ловили поджигателей – везде бил ключом и благоухал этот второй, ожесточенный мир, везде, только не в наших комнатах, где были мать и отец...
